Ночь была ясной, когда мы вышли из дома, но примерно через час тучи сгустились и пошел мелкий холодный дождь. Прикосновение капель к открытой коже было неприятным, но в остальном мы были тепло одеты и не испытывали никаких неудобств.
Было, судя по всему (в ту минуту мне и в голову не пришло посмотреть на часы) около половины одиннадцатого, когда меня пробудил от полудремы странный шум, который я не сразу смог определить. Проснувшись, я настороженно ждал повторения звука. Вскоре я услышал его снова и на этот раз узнал: это было хрюканье — обычное хрюканье свиньи. Если звук чем-то и отличался от знакомых вокализаций, доносящихся из свинарников, то в тот момент я этого не осознал, разве что хрюканье казалось необычайно громким.
Насколько я помню, моим единственным чувством было легкое удивление: не столько потому, что я услышал хрюканье свиньи — которая вполне могла сбежать из своего загона и спуститься к озеру — сколько потому, что звук исходил со стороны озера, а не с суши.
В плеске воды нет ничего, что могло бы испугать человека. И все же там, у озера, пока холодная морось падала мне на руки и лицо, я вздрогнул, услышав плеск.
Уилсон, прислонившись спиной к сломанной ветке, крепко спал, хотя позже клялся, что бодрствовал. Я как раз собирался разбудить его, когда самый ужасный рев, который я когда-либо слышал, разорвал ночной воздух в темноте подобно сирене океанского лайнера, чуть не раздробив мои барабанные перепонки.
Это довольно быстро подняло меня на ноги, а что касается Уилсона, то, если бы мне не посчастливилось схватить его за куртку, когда он начал падать вниз, сквозь ветви дерева, случившееся с ним позднее могло бы произойти этой ночью.
Едва я восстановил свое душевное равновесие и водворил Уилсона на место, как рев раздался снова. Это был тот же вопль, что мы постоянно слышали. И я знал, что он был каким-то образом связан с прискорбными исчезновениями наших гостей и что ревело в темноте создание огромных размеров.
Было бы трудно достоверно описать мои чувства, когда я сидел, скорчившись, в нашем не слишком безопасном укрытии, вглядываясь в черную тьму и пытаясь понять, что за существо издало этот сотрясающий душу крик. Я испытывал страх, но к обычному страху примешивалось что-то еще, нечто вроде неведомого ужаса; возможно, предчувствие какого-то чудовищного события. Когда плеск воды прозвучал ближе, мне пришлось проявить большое самообладание, чтобы не броситься в бегство. Уилсону, я полагаю, пришлось еще хуже: у него стучали зубы и он, казалось, онемел от страха.
Затем плеск сменился свистящим, всасывающим звуком, похожим на тот, что издает весло, с силой погружаемое в воду. Чем бы ни было это существо, оно плыло, причем не так, как плавают обычные животные, двигая ногами, а скорее на манер тюленя, загребая ластами. И оно направлялось к северной оконечности озера.
Когда шум раздался прямо перед нами, я смутно различил огромное, волнообразно двигающееся тело, выделявшееся расплывчатой черной тенью на фоне стены черноты. Я не мог разглядеть его очертаний, потому что света было недостаточно, но я знал, что зверь огромен. Когда я вспомнил ужасные крики тех несчастных мужчин и той беспомощной женщины, мое горло сжалось, и — мне не стыдно в этом признаться — слезы навернулись мне на глаза. Уилсон, по-видимому, думал о том же. Он оставался почти неподвижным и сидел, заламывая пальцы и повторяя снова и снова: «Бедная маленькая женщина! Бедная женщина!» Когда я больше не смог этого выносить, я встряхнул его и заставил замолчать.
Тень монстра исчезла, и мы с трудом поднялись на ноги, выползли обратно на берег и направились домой, обходя северную оконечность озера в надежде получше разглядеть чудовище. Но больше мы его не видели. Возможно, оно изменило направление или, что более вероятно, спряталось в своем убежище.
Я не любитель выпить, но когда мы добрались до дома и Уилсон налил себе приличную порцию виски, я попросил его налить и мне. В ту ночь мы нуждались в крепком напитке, так как были довольно-таки потрясены.
Наш обычный час отхода ко сну давно миновал, но нам не очень хотелось спать. По привычке я, правда, предложил разойтись по постелям и втайне очень обрадовался, когда Уилсон заявил, что не желает увидеть во сне эту тварь.
— Нет уж, сэр! — сказал он. — Я останусь в одежде и спать не собираюсь.
Итак, выпив еще по одной, мы набили трубки и приготовились ждать рассвета.
— Что это была за рыба?
Вопрос Уилсона прервал ход моих мыслей, и я, сосредоточившись, ответил:
— Водный антиквариат.
Это, конечно, ничуть не прояснило для него ситуацию, и я спросил, знает ли он что-нибудь об истории Земли и странных существах, которые жили на ней в давние времена. Его познания были очень ограничены; поэтому, припоминая сведения, почерпнутые из книг много лет назад, я попытался осветить для него вероятный смысл увиденного нами.
Что касается повторения некогда прочитанного, моя задача была проста. Но любой правильный ответ, который включал бы объяснение того, что мы смутно видели там, на озере, требовал чего-то большего, и я был вынужден прибегнуть к дедуктивным рассуждениям.
Вкратце я сказал ему следующее. Возраст Земли составляет от 860,000,000 до 1,000,000,000 лет; в соответствии с возрастом горных пород, этот огромный промежуток времени был разделен на эры, такие как азой, за которым следуют палеозой, мезозой и кайнозой.
Затем я сказал, что если мы принимаем возраст Земли приблизительно в 1,000,000,000 лет, мезозойская эра отстоит от нас примерно на 500,000,000 лет. Я поведал ему, насколько мог, какие монстры и гигантские рептилии населяли Землю и ее воды в то время; далее, пытаясь объяснить появление чудовища в озере, я обратился к своему воображению. Быть может, я ошибся в своих предположениях, но других у меня нет. Ибо, насколько мне известно, наука не обладает данными о каком-либо создании (за возможным исключением некоторых наземных видов), которое могло бы сравниться по размерам с существом, чью тень мы видели.
Я склонен полагать, что был недалек от истины, поскольку из геологии известно, что в те отдаленные времена происходили обширные континентальные изменения. Основываясь на этом факте, я сказал, что во время некоторых из этих огромных потрясений отдельные представители семейства рептилий, вероятно, были застигнуты в какой-то из громадных формирующихся пещер и, не имея возможности сбежать, приспособились к изменившемуся окружению.
Спору нет, это существо отличалось от любого известного вида, но действительно ли все рептилии, жившие в те далекие эпохи, были классифицированы? Я совсем не был в этом уверен, так что существо в озере могло быть прямым потомком какого-то особого и неизвестного класса. Также возможно, думал я, что рептилия является неким гибридом, имеющим сложное сходство со своими древними предками. Почему бы и нет? Если возможно скрещивать ослов и лошадей и получать потомство, которое, хотя и безошибочно отличается от любого из своих родителей, по всем существенным признакам напоминает обоих, почему не могло произойти подобного рода скрещивания между членами семейства рептилий?
В Северной Америке были обнаружены всевозможные ископаемые останки доисторических рептилий, и эти существа при жизни обитали здесь. Более того, известно, что Америка буквально испещрена пещерами и что некоторые из них имеют огромную протяженность. Во многих из них есть вода, хотя, возможно, ее недостаточно, чтобы вместить ящерицу такого размера, как эта. Но можем ли мы сказать, что все пещеры были обнаружены?
Возьмем для примера наш конкретный случай. Когда дно водохранилища провалилось, куда делась вода, если не в какую-то обширную пещеру или каверны? И если бы под руслом ручья не было такой пещеры или каверн, случился бы какой-нибудь обвал? Конечно, нет.
Следуя этой линии дедукции, я пришел к выводу, что наша рептилия родилась в подземных глубинах, возможно, вместе со многими другими. А поскольку даже ящерица не может жить в совершенно застоявшейся воде, должны были существовать входы и выходы, чтобы вода сохранялась по крайней мере сравнительно свежей.
