Маленький человечек кивнул и продолжал кивать по ходу своей речи.
— Я проходил мимо "Несгибаемого" три раза за последние восемь смен, за каковое время я сделал 20235 шагов, включая обратное путешествие, которое завершало смен… — он спохватился, крепко зажмуривая глаза от прилагаемых усилий. — Непохоже, чтобы "Несгибаемый" был существенно повреждён или соединён с чем-либо, не считая простейшего аппарата для пристыковки к этому сооружению, — он настолько крепко стиснул челюсти, что его зубы щёлкнули, и он прекратил говорить. Наличие цели действовало на него благотворно.
— И у нас есть пилот, — сказал я. Вэйл кивнул.
— А если его убьют? — спросил кто-то из глубины теней клетки.
— Я могу им управлять, — ответил Рогге.
Это меня удивило. Он был танкистом, а не флотским.
— С каких это пор? — спросил я.
Он смущённо пожал плечами:
— Со времён дома. Частная яхта моего отца.
— Это навряд ли одно и то же, — запротестовал оскорблённый Вэйл.
— Нет, — начал Рогге, — но базовые принципы…
— Достаточно похожи, — вмешался я, заканчивая спор. — Пилот есть пилот, а корабль есть корабль.
Если привилегированное происхождение Рогге сослужит какую-то службу, так нам от этого будет только лучше.
— В начале следующей смены, — сказал я. — Вот когда мы по ним ударим.
Внутри скитальца не существовало цикличной смены дня и ночи. Здесь всегда стояли грязные сумерки, озаряемые факелами, мигающими газоразрядными сферами и перепачканными био-люмами. Для нас не существовало роскоши таких понятий, как "утро". Люди просто старались отдохнуть как можно лучше, пока не наступала пора работать снова. И ни о ком нельзя было сказать, что он находится в одиночестве, когда он едва мог шевельнуться из-за тесноты. Тем не менее, мне была дарована некая форма уединения, когда все находившиеся в клетке погрузились в тревожную дрёму. Все, кроме Кастель, которая ещё не успокоилась после отработки своей последней нормы посреди ужасов орочьих операционных.
— Никто из нас не покинет этого места живым, — сказала она.
— Это более чем вероятно, — согласился я.
— Тогда зачем давать нам ложную надежду?
— Я не давал. Я никогда не говорил, что нам удастся побег. Даже если мы сможем поднять лихтер, его снова захватят или уничтожат, прежде чем мы успеем далеко улететь.
— Тогда зачем вообще пытаться до него добраться?
— Если появится возможность бежать, он будет наиболее подходящим средством. Что ещё важнее, исправный корабль способен причинить изрядный ущерб, особенно если мы с умом выберем цель.
— Вы уже её наметили, — осознала она.
— Капище.
На конструкцию этой массивной орочьей головы ушло так много трудов. Строение было символом могущества. Это там я найду Траку.
Кастель молчала какое-то мгновение. Она размышляла. В конце концов она произнесла:
— Комиссар, несмотря на то, что вы сказали, вы должны понимать, что большинство находящихся здесь людей думает о побеге, не о войне.
— Я понимаю.
Это было прискорбно, но неизбежно. Значение имело то, что они расшевелились. Даже если люди умрут, сражаясь из эгоистичных соображений, их борьба всё-таки послужит высшей цели. Они умрут с большей честью, чем живут сейчас.
— А о чём будешь думать ты? — спросил я.
— Эти твари осквернили каждый аспект моего призвания, — выплюнула она. — Я пойду на войну.
— Тогда я почту за честь сражаться рядом с тобой, — сказал я ей.
Хотя ещё мгновение тому назад она не боялась задавать мне жёсткие вопросы, сейчас я почувствовал, что она лучится гордостью.
Её похвалил не такой же пленник, как она, или просто собрат по человеческой расе. Её похвалила идея, её похвалило легендарное существо, именуемое "комиссар Себастьян Яррик". Со времён битвы за Улей Гадес предание о нём отбрасывало тень на каждый мой поступок и каждое моё высказывание. Я очень чётко сознавал, что этот человек существует, но не был уверен, что он и я и в самом деле являемся одним и тем же. Личность из легенды была полезным инструментом. Она воодушевляла людей, её боялись орки, и недаром. Но продолжение её существования зависело от того, буду ли я оставаться достойным её.
Я буду делать это единственным известным мне способом: действуя на благо Империума. И я приму ответственность за смерти, которые повлечёт за собой такая деятельность, сколько бы их ни было.
* * *
Началась наша смена. Мы пошаркали из клетки, а возвращающиеся рабы поковыляли внутрь. Мы двинулись к главному выходу из загона. Он находился прямо напротив прохода, из которого я появился здесь в первый раз. Одна группа пленников потихоньку смещалась к стене слева от них. Близ угла, образованного ей с дальней переборкой, прямо за последней линией поставленных ступенями клеток, имелся ещё один дверной проём поменьше. Через этот проход приходила и уходила орочья стража. Ещё там была труба, которая появлялась из его потолка и убегала вдоль этого коридора, насколько хватало глаз. Это было изменение, внесённое зеленокожими в исходную структуру, и подобно всем таким конструкторским затеям орков, оно было неряшливым, топорным и самонадеянным, просто-таки накликая катастрофу. Из многочисленных стыков и трещин капал прометий. На полу разливались лужицы горючего.
Бериман рычал на отбившуюся группу и охаживал их кнутом. Его блеф работал, поскольку он бил по-настоящему. Стражники не обращали на него внимания. Он был частью привычного процесса. Они не замечали, что он гонит своих подопечных ближе к трубе. У дверного проёма скучал орк-охранник, привалившись к стене справа от него. Своё стрекало он небрежно заткнул под мышку.
Стрекало было электрическим.
Я замедлил шаг, готовый к действию.
Бериман щёлкнул кнутом, обвивая им шею охранника. Орк подавился своим удивлением. Он вцепился в кнут, обёрнутый вокруг его шеи, уронив своё стрекало. Его схватил раб, которого звали Эверон, и я славлю его память. Он метнулся к дверному проёму и ударил стрекалом вверх, втыкая его в одно из хлипких сочленений трубы. Последовала скворчащая вспышка, ливнем посыпались искры.
Топливо воспламенилось, и труба начала извиваться и выгибаться дугой, как истязаемая змея. Какую-то долгую секунду она сдерживала огонь внутри себя, но в ней было слишком много трещинок, пропускавших к горючему воздух. В коридор ударил фонтан жидкого пламени. Он набрал силу и стремительность, и превратился в слепящую бурю, забушевавшую из дверного проёма. Орки и люди бросились врассыпную. Бериман рванул в сторону. Он избежал алчных языков пламени, но остаток его группы омыло раскалённой смертью. Они приветствовали эту награду за свой героизм воплями, ставшими вечным укором виноватой совести. Большинство из этих людей упало, корчась в огне, но некоторые побежали. Хотите верьте, хотите нет, но они помчались изо всех сил, с каждым вдохом втягивая в лёгкие пламя. При виде того, как эти мученики несутся с раскинутыми руками, безошибочно набрасываясь на орков, чтобы заразить своих пленителей бациллой собственной гибели, я понял, что поступил правильно. Одна женщина, которая превратилась в завывающий вихрящийся факел с языками, прыгавшими на три метра ввысь, перед смертью успела испепелить не одного, а двух зеленокожих, и если я хоть каким-то образом вдохновил её на этот поступок, то я следовал верной дорогой своего долга.