— Зубы? Н-нет, не говорят они мне ни о чем. Не знаю, что вы имеете в виду.
Он чувствовал, как огромный воин смотрит на него нечеловеческими глазами, и ощутил тревогу при мысли, что он бесполезен.
— Сержант, — сказал Мефистон, подозвав Малика к столу. — А тебе это о чем-нибудь говорит?
Малик покачал головой, но затем поднял брови:
— Может, это братья?
Кровавый Ангел пристально поглядел на него.
— Девять Братьев, — продолжил Малик, стараясь глядеть лишь на пластину. — Так местные называют девять высочайших пиков на Сабассусе. Очертания похожие.
— А Девятый Брат — Коготь, где мы в последний раз видели Гоурин, — с облегчением кивнул Федорак. Но чувство тут же ушло, когда он вспомнил того, кто вместе с Гоурин вошел в гору. Тошнота вернулась с удвоенной силой, и его едва не стошнило прямо на металлическую пластину.
— Погляди на меня, — заговорил Мефистон, схватив его за плечи.
Смотреть в глаза Кровавого Ангела оказалось так же сложно, как на закутанного монаха. Мефистон сжал голову полковника латными перчатками и отводил ее назад, пока тот больше не мог сбежать от жутких нечеловеческих глаз. И когда он встретился со взором Мефистона, то больше не мог отвернуться. К его ужасу, воспоминания о жутком монахе пронеслись в зрачках Кровавого Ангела, и, как полковник ни хотел, он не мог остановить их поток, мелькающий на сетчатке великана. Образы показывали, как Гоурин встречает странное создание, а затем уходит с ним в гору.
— Мефистон? — спросил Рацел. — Что такое?
Федорак слышал, как космодесантник встает из-за стола и идет к нему, но видел лишь монаха и торчащий из-под его капюшона бледный изогнутый клюв.
— Что это?! — воскликнул гвардеец, не в силах более сдерживать ужас от увиденного.
— Проклятие, — тихо ответил Мефистон, выпустив голову Федорака, обмякшего в руках Малика.
Сердце полковника бешено колотилось в груди, но он смог встать на ноги, отмахнувшись от помощи сержанта.
— О чем вы?
Лицо Мефистона, все такое же непроницаемое, стало иным — в напряженном взгляде ощущался голод. Астартес постучал по другому символу на металлической пластине, похожему на детское изображение стервятника.
— Во имя Трона! — воскликнул Федорак. — Это он! Кто он такой?
Мефистон поглядел на Рацела. На лице Кровавого Ангела впервые проступило нечто, кроме недовольства. В глазах отразилась та же страсть, что у Мефистона.
— Демон?
— Демон.
— Да вы с ума сошли? — рассмеялся Федорак. — Какой демон, о чем вы?
Его кровь наполнилась адреналином, и он отшатнулся, бешено молотя по напавшим на него теням. Но затем Мефистон прошептал что-то, и полковник погрузился во тьму.
Глава 22
Полковой штаб Люпианского 145-го «Заключенные в аду»
Адурим, дельта Абиссамы, Сабассус
Мефистон наблюдал, как Федорак приходит в себя и начинает шевелиться. Полковник был привязан к столу в небольшой комнате с закрытыми окнами. Лишь несколько проникающих через жалюзи лучей свидетельствовало, что снаружи еще день.
— О Трон… — простонал полковник, придя в себя, натянув веревки, и попытался встать. — Что это? Кто посмел меня связать?
Но его гневный голос дрогнул, едва он увидел рядом Мефистона. Офицер обмяк на столе, сверкая белыми глазами на пугающе пожелтевшем лице.
Кровавый Ангел подошел к нему, гудя электричеством из-за доспеха, склонился и развязал Федорака.
Тот поморщился, ощущая, как кровь вновь прилила к рукам и ногам. Размял конечности, садясь, и с трудом слез со стола, чувствуя, как онемели ноги.
— Это возмутительно, — пробормотал он. — У вас нет права так со мной обращаться.
— Астурия, — ответил Мефистон.
— Что? — встряхнулся Федорак.
— Картина, которую ты увидел в столовой. Редкое сокровище. Ее написал художник по имени Астурия. Она необыкновенно прекрасна. И необыкновенно точна. Ты не зря ею так впечатлился.
— Откуда… откуда вы знаете? — прошептал полковник, придя в еще большее смятение.
— Астурия знал Императора Человечества, — продолжал Мефистон, словно не замечая вопроса. — Он лично наблюдал за несколькими ключевыми сражениями на заре Империума. Необычайная проницательность Астурии, сила созданного им образа проистекает из того, что он лично был знаком с Императором. Увиденная тобой решимость, отказ признать поражение… все это не простой трюк художника. Это повлияло на тебя до самой глубины души, потому что ты увидел истину. Истина всегда прекрасна. А красота всегда заключает силу.
— Я все еще сплю? — Федорак массировал виски, глядя в пол. — Откуда вам известно, о чем я думал и что я видел?
— Я — библиарий. Я могу ясно видеть то, что скрыто от других. — Мефистон пожал плечами. — Хотя, если честно, твои мысли смог бы прочесть и псайкер с весьма скромными способностями. Откровение сияет в тебе, будто маяк. Отчасти поэтому я сохранил тебе жизнь.
— Сохранил жизнь? — Полковник поковылял от стола, ища оружие. — О чем вы?
— Ты видел демона, — говорил Мефистон спокойно и беспристрастно, но от заключенного в его словах смысла у Федорака перехватило дыхание.
— Демона? — ухмыльнулся он. — Что вы имеете в виду? Это же сказки.
— Демоны существуют. Возможно, их стоит назвать иначе, ведь это слово вызывает ненужные ассоциации. Но в варпе есть создания, жаждущие твоей души, полковник Федорак. Порождения эфира, желающие закрепиться в реальности. Они хотят сбежать из своей преисподней и проникнуть в Галактику. И здесь, в системе Просперо, они почти преуспели.
Мефистон и без псайкерского видения мог понять, о чем думает Федорак. В его глазах читался ужас.
— Зачем… Зачем вы говорите мне об этом? — уставился на него полковник.
— Потому что на этой планете есть демон. И мне нужна твоя помощь, чтобы найти его.
Мгновение Федорак не мог говорить, лишь тряс головой и что-то бормотал неразборчиво. Потом он поглядел на стол.
— Зачем вы привязали меня?
— Ты был не в себе. — Мефистон открыл ставни, впуская внутрь жар и свет. — Напал на своего товарища. Убил бы его, не вмешайся Рацел.
— Сержанта Малика? — Полковник ужаснулся. Он прищурился, закрывая глаза от ослепительных бликов на броне Кровавого Ангела. — Он ранен?
Федорак был хорошим человеком. Мефистон ощутил это еще до того, как просеял его мысли. Конечно, полковник был грубым и раздражительным, он годами боролся против неверия, разъедавшего его, будто рак. Но он заботился о своих солдатах и был готов умереть ради них. Мефистон несколько последних часов боролся за его разум не только потому, что в нем была важная информация о Цадкииле. Но и потому, что невольно ощутил родство с человеком, который так долго боролся с сомнениями и безумием, чтобы не подвести своих собратьев.
Федорак глядел на пол, что-то бормоча, и, похоже, оживлялся все сильнее, водя по лицу так, словно пытался сорвать маску.
— Будто птичий череп. Маска будто птичий череп. — Его голос становился все надломленнее, отчаяннее. Он мог расплакаться или навредить себе.
— Зерфа, — тихо произнес Мефистон, и Федорак тут же расслабился, прекратил бормотать и сделал глубокий вдох.
Зерфа — старое ваалитское слово. Мефистон вытащил его из собственных смутных воспоминаний о детстве. Конечно, оно едва ли что-то значило для Федорака, но теперь Властелин Смерти разместил в подсознании полковника ключевые слова, чтобы можно было перенаправить его мысли прочь от воспоминаний о демоне. Увы, он не мог сказать, сколько времени будут действовать обереги. Воспоминания о Цадкииле будут возвращаться вновь и вновь, пока не найдут трещину в созданной Кровавым Ангелом обороне. И тогда разум полковника разрушится, и он будет не в состоянии мыслить ясно. Вероятно, он продержится месяцы, даже годы, но однажды боль станет слишком сильной.
