— Шишон, ты тоже, — добавила Нилан. — Давайте взглянем, не готова ли уже ваша овсянка на кухне.
Когда Нилан выпрямилась, ее босые ноги коснулись плодородной земли у подножия дерева, и она почувствовала, как энергия переходит к ней от почвы. Она подготавливала себя к тому, чтобы войти в каменные стены замка. Чувствуя, что ей не хочется уходить, она вбирала в себя силу корней.
Сады Большого внутреннего двора были на пике летнего цветения. Крошечные белые цветы оплетали инкрустированные слоновой костью стены. Кизил стоял усыпанный опавшими лепестками. Покрытые алыми ягодами аккуратно постриженные кусты окаймляли вымощенные белыми камешками дорожки. Но самыми прекрасными были сотни розовых кустов, которые посадили недавно. Они буйно цвели: рдеющий розовый, сумрачный пурпурный, медово-золотой. Даже морской бриз обретал цвет и осязаемость благодаря их сладкому аромату.
Но было нечто более важное, чем красота, что удерживало ее здесь, ибо только этот внутренний двор был ее прошлым, настоящим и ее будущим, собранным в одном месте: лютня, заключавшая в себе сердце ее возлюбленного; дерево, которое выросло из семени, связанного с ней, и мальчик, в котором воплощались все надежды народа нимфаи.
Вздохнув, Нилан взъерошила гриву блестящих на солнце вихров на голове Родрико и протянула мальчику руку. Так много надежды в таком маленьком теле!
Шишон потянулась к другой руке Родрико. Перепонки на руках девочки Дреренди отмечали ее как связующее звено между бороздящими моря Кровавыми Всадниками и живущими в океане мираи. Родрико взял ее за руку. В последние месяцы эти двое детей, одинаково необычные, стали практически неразлучны.
— Давайте посмотрим, готова ли еда, — сказала Нилан, оборачиваясь.
Она пошла прочь, но Родрико не сдвинулся с места.
— Мама, что насчет Песни Деревьев? Ты обещала, что я смогу попробовать.
Нилан открыла было рот, чтобы возразить. Ее волновало, что же случилось в гавани, но тревожные колокола уже затихали.
— Ты обещала, — повторил Родрико.
Нилан нахмурилась, затем посмотрела на дерево. Она обещала. И в самом деле, для него пришло время научиться собственной песне, но она все колебалась, не желая отпускать его.
— Я уже большой. И этой ночью луна полная!
Нилан не нашлась, что возразить. По традиции среди нимфаи первое полнолуние лета было временем, когда юные связывали себя с молодыми деревьями, когда дитя и семя становились женщиной и деревом.
— Ты уверен, что ты готов, Родрико?
— Он готов, — ответила Шишон, ее маленькие глаза были удивительно уверенными. Нилан слышала, что этот ребенок одарен магией моря, способностью чувствовать за горизонтом, что грядет. Рэйджор мага, как это называла Дреренди.
— Пожалуйста, мама, — умоляющим голосом сказал Родрико.
Колокола в гавани стихли.
— Ты можешь попробовать. Но сейчас нужно отправиться на кухню, пока повар не разозлился.
Лицо Родрико просияло словно солнце, пробившееся сквозь тучи. Он повернулся к Шишон:
— Пойдем. Мне нужно подготовиться.
Шишон, всегда куда более рассудительная, нахмурилась:
— Тебе следует поторопиться, если нам нужно закончить до того, как закроются кухни.
Нилан кивнула:
— Иди, но не расстраивайся, если у тебя не получится. Может быть, следующим летом…
Родрико кивнул, хотя явно не слышал ее слов. Он подошел к дереву и опустился на колени. Его ноги были такими же тонкими, как ветви молодого деревца. Наступал переломный момент в судьбе всего народа, ибо Родрико был первым нимфаи мужского пола. И дерево, и мальчик были уникальны — результат союза дерева Нилан и Мрачного духа Сецелии. Кто мог знать, что древние песни и легенды говорили правду?
Нилан затаила дыхание.
Родрико прикоснулся к стволу дерева и провел ногтем по коре. Показалась капля древесного сока, и песня молодого дерева поднялась из его сердцевины и вырвалась наружу — для Родрико. Нилан слушала одновременно ушами и сердцем. Мальчик либо сможет стать созвучным дереву, либо будет отвергнут. Она не знала, на что она больше надеялась. Часть ее хотела, чтобы у него не получилось. Она провела с ним так мало времени, меньше, чем одну зиму…
Родрико уколол палец шипом розы, и выступила капля крови. Он прикоснулся своим кровоточащим пальцем к текущему соку дерева.
— Пой, — прошептала Нилан. — Позволь дереву услышать твое сердце.
Он глянул на нее через плечо, в его глазах светился страх. Мальчик чувствовал значительность момента.
«Пой», — велела ему Нилан безмолвно.
И он сделал так, как она хотела. Его губы открылись, и, когда он выдохнул, мелодичные звуки слетели с них. Его голос был столь звонок, что солнце бледнело рядом с ним. Мир вокруг потемнел, как если бы ночь пришла раньше времени, но вокруг дерева сиял свет — все ярче и ярче.
И в ответ послышалась песня дерева — словно цветок потянулся к солнцу. Сначала неуверенно, но затем все сильнее и сильнее, мальчик и дерево пели Древесную Песнь.
И в этот момент Нилан поняла, что у мальчика получилось. Слезы потекли по ее щекам — равно от облегчения и чувства потери. Теперь не было пути назад. Она ощущала волны стихийной магии, исходящие от мальчика и дерева, переплетающиеся настолько тесно, что уже нельзя было сказать, где заканчивается один и начинается другой.
Две песни стали одной.
Нилан обнаружила, что стоит на коленях, хотя не помнила, чтобы двигалась. Песнь Деревьев заполняла весь мир. Нилан никогда не слышала ничего подобного.
Она взглянула на тонкие ветви: она знала, что сейчас произойдет. Листья начали трепетать, как если бы их тревожил сильный ветер. Каждая ветвь была наполнена Песнью Деревьев и стихийной энергией. А дерево и мальчик пели в единой гармонии, и их голоса становились все громче и все прекраснее. В них отчетливо звучали усиливающиеся напряжение и ожидание.
Другого пути не было: магия, наполнявшая каждую ветвь, не имела иного выхода.
На конце каждой крошечной ветви набухли бутоны, выросшие из магии и крови. От союза мальчика и дерева Песнь Деревьев обретала физическое воплощение в виде лепестков.
Он — они — сделали это.
Родрико с трудом дышал — от радости и от боли.
Постепенно Песнь Деревьев затихала, словно утомившись, уходила обратно к своему источнику. Летнее солнце вернулось во внутренний двор.
Родрико обернулся, его маленькое лицо светилось счастьем и гордостью.
— Я сделал это, мама, — его голос стал глубже, богаче, почти голос мужчины. Но он не был мужчиной. Она слышала отголоски магии в его голосе. Он был нимфаи. Он снова повернулся к дереву:
