Зияющий чернотой зев входа поглощал последние солнечные лучи заканчивающегося дня, и, хотя становящийся все более свирепым ветер гонял мусор туда и сюда по площадке, ни единого листочка не залетело внутрь заброшенного здания.
Из нартекса донесся глухой стон, хотя там определенно никто не мог жить — как, впрочем, и во всем остальном городе, — и на площадь перед церковью вырвался поток воздуха холодней самого космоса.
Возникнув вначале как крошечные пятнышки света в темноте, под стрельчатым сводом вспыхнули яркие огни, прочертившие на земле два призрачных параллельных луча. Прежде церковь казалась неколебимой и несокрушимой, но теперь ее материя, казалось, пошла волнами и стала таять, будто от немыслимого жара.
Стенание становилось громче — ранее доносившееся словно издалека, теперь оно звучало намного ближе и казалось истошным криком неведомой агонизирующей твари, пытающейся удержать собственные внутренности, которые из нее выдирает каждая проходящая секунда.
Темнота вспучилась и вылилась наружу, подобно чернилам, растекающимся из лопнувшего пузырька. Но затем она отступила обратно, сползая по бортам чего-то огромного, что прорвало пространство и время, чтобы прибыть в этот мир, — чадящий, шипящий механизм, реликт, созданный в незапамятные времена.
Состоящий из железа и многочисленных поршней, он напоминал огромную махину-джаггернаут, чьи поблескивающие бронзой бока пульсировали сверхъестественными энергиями. Спустя мгновение машина с грохотом вырвалась из дверей церкви. Из-под каждой помятой заклепки с головкой в виде черепа струился пар, пока ржавые, разрушающиеся от старости железные колеса скрежетали по сияющим, подобно ртути, путям.
Возможно, по сути разваливающаяся конструкция когда-то была древним паровозом, но неведомые энергии и извращенные силы превратили его в нечто совсем иное.
Чья бы воля ни создала этот кошмарный плод союза технологии и темных энергий, но он уже начинал разрушаться. Сияющая аура сползала с него слоями, словно луковая шелуха. Сам воздух здесь, казалось, был для него ядовит, и от каждой поверхности машины поднимались шипящие облачка зловонных светящихся испарений.
Жуткая машина завывала, подобно огромному раненому зверю, но в ее вопле, полном невыносимой боли, звучало также и облегчение, ведь вечные муки наконец-то должны были завершиться. Машина начала сбавлять ход, постепенно останавливаясь, точно подстреленное животное, дошедшее до предела своих сил и уже не способное убегать от охотников.
В глубине изуродованного локомотива, если напрячь слух, можно было различить чьи-то голоса, в которых не было и намека на страдания, испытываемые машиной. С каждой проходящей секундой они звучали все громче, словно их обладателей только-только выпустили из какого-то все еще весьма далекого от этих мест помещения.
Часть борта локомотива отвалилась, открыв миру все уродство залитых красным светом внутренних помещений, где стоял смердящий морозильник для мяса, хранивший память о бесчисленных убийствах и истязаниях, о реве пожаров и целых эпохах кровопролития.
В этом красном зареве кто-то двигался… несколько фигур, скорчившихся, точно младенцы или пьяные, вывалились из утробы умирающей машины. Высокие, широкоплечие, похожие на людей, они скребли пальцами по земле, стремясь как можно скорее укрыться от света, словно тот причинял им боль.
Существа, прибывшие на бронированном левиафане, были окутаны клубами дыма. Поднявшись, они двигались неуверенной походкой, словно в лихорадочном бреду, но даже эти первые шаги доставляли им радость, поскольку уводили все дальше от разрушающейся машины.
И чем больше становилось расстояние, тем более материальными и отчетливыми становились их тела, хотя тому самому стороннему свидетелю небывалого прибытия, существуй он, вряд ли бы это понравилось.
Незваные гости оказались настоящими чудищами — «бескожими».
Мерзкая насмешка над природой, отвратительные плоды колдовской хирургии, неудачных экспериментов и пугающих, противных естеству сил. Не было среди них и двух похожих друг на друга; их лишенные кожи тела были массивными и гротескными, а головы являли собой раздутые черепа с оползшими лицами и скрежещущими клыками.
Большинство людей, увидев перед собой подобных тварей, просто обезумели бы от страха, но тот, кому хватило бы смелости приглядеться пристальнее, смог бы различить за деформированной плотью нечто иное, более важное, что, без сомнения, напугало бы его куда сильнее: блеск человеческого разума и понимания.
Следом за чудищами высадились еще двое, столь же ошарашенные и с трудом передвигающие ноги, но эти гости не несли на себе пугающих уродств. Оба обладали могучими, созданными генетиками телами Астартес, но один был несколько шире в плечах и крепче сложен, а его правая рука отсутствовала ниже локтя.
Один из них носил синий доспех; второй — только отдельные его части. Светлые волосы первого были коротко подстрижены, а черты его широкого лица казались добродушными, в то время как второй, темноволосый, сероглазый и поджарый, точно волк, был мрачен и источал властность.
Оба воина — ибо следы от ран и оружие в руках явственно свидетельствовали, что пути войны им вовсе не чужды, — пошатываясь, отошли от разваливающегося локомотива, а затем упали на землю, с наслаждением втягивая в легкие прохладный воздух.
Когда пассажиры высадились, со стороны поезда донесся скрежет металла о металл, и пылающие железные колеса повлекли таинственную и пугающую машину прочь от этих мест.
Столь долго работавшая в реальностях, лежащих далеко за пределами материальной вселенной, она оказалась совершенно не готова встретиться со стихиями, служившими основами этого бытия, и грубость этого мира разрушала удивительную, рожденную варпом машину с той же легкостью, с какой пламя плавит лед.
Бывшие пассажиры еще несколько мгновений стояли, наблюдая за происходящим, а затем, вначале медленно, но после все быстрей, устремились прочь от сильней и сильней разгорающегося локомотива. Казалось, будто в его котле некий инфернальный источник энергии достиг критической массы. Сияние стало невыносимым даже для тех глаз, что были специально усовершенствованы при помощи генной инженерии. С мучительным криком — никто бы не смог сказать, был ли это просто предсмертный вопль или радость освобождения, — живой паровоз исчез, скрывшись в яркой вспышке.
Этот взрыв не стал причиной ни разрушений, ни пожара, но ослепительный световой дождь наполнил воздух, свидетельствуя о том, сколь великая мощь была выпущена в этот мир.
