— В чем дело? — спросил Септим. Он не брился уже два дня, и на подбородке появилась светлая щетина. По лицу видно, что он беспокоится. Октавии в голову вновь пришла непрошеная мысль: он мог бы показаться красивым, если бы не был еретиком — если бы тьма этого корабля не впиталась в самую его кровь.
— Я не привыкла к прикосновениям. — Она наклонила голову, даже не подозревая, как величественно выглядит в этот миг. От аристократического терранского воспитания было не так-то просто избавиться.
Он отпустил ее, правда, не сразу. Его пальцы медленно разжались, и вместе с ними ушло и тепло.
— Прости. Иногда я забываю, в каких исключительных условиях ты росла.
— Это одна из причин, почему я тебя терплю, — улыбнулась Октавия. — Что ты сказал, когда вошел?
Особое настроение, возникшее было между ними, исчезло. Септим прищурил здоровый глаз, и аугметический окуляр защелкал, пытаясь воспроизвести это движение.
— Я ничего не говорил. Вошел и просто смотрел. В кои-то веки ты казалась спокойной, и я не решался тебя потревожить.
— «Corshia sey», — тихо повторила она. — Что это значит?
— Это значит «берегись», — ответил Септим. — Жаргонное выражение, в родном мире легиона означавшее угрозу. Предупреждение тем, кто должен вскоре умереть: «Дыши пока», если дословно. Имеется в виду, пока можешь.
— Я так и поняла, — она изобразила улыбку. — Какие милые культурные традиции.
Септим пожал плечами; куртка его при этом зашуршала.
— Блатной язык нострамских низов. Хозяева часто им пользуются. Кто-то из команды сказал тебе эту фразу?
— Перестань уже волноваться, — она тряхнула головой и смерила его самым сердитым из всех сердитых взглядов. — И убери руки от своих пушек. Здесь не схолумная площадка, а я не ребенок, которого надо опекать и бросаться защищать, когда другие дети начинают обзываться.
Внезапно смутившись, Септим отвернулся:
— Я не хотел сказать ничего такого.
— Да ладно, — ответила Октавия тоном, который говорил, что ничего не ладно. — Забудем.
— Как скажешь, — Септим вежливо поклонился. — Кажется, ты хочешь побыть одна, так что я удаляюсь.
— Подожди.
Он остановился; Октавия кашлянула:
— Подожди минутку. Ты ведь за чем-то пришел? В последнее время ты у меня редко бываешь. — Она постаралась произнести последнюю фразу обычным голосом, так, чтобы не осталось даже намека на личную заинтересованность, но особого успеха в этом не достигла: взгляд, который Септим бросил на нее, был тому доказательством.
— Возвышенный приказал оставить тебя в покое, да и много работы навалилось. Нужно было обучить Марука, отремонтировать пять комплектов боевой брони, плюс еще оружие Первого Когтя.
От этих оправданий Октавия просто отмахнулась:
— Так чего же ты хотел?
Он нахмурился.
— Прости, но я не понимаю, почему сегодня ты такая резкая. Я хотел увидеть тебя, только и всего. — Он спрятал руку в карман куртки и после секундной заминки спросил: — Как ты себя чувствуешь?
Значит, вот в чем дело. Все как всегда. Только этого еще не хватало.
— Пожалуйста, расслабься уже. Ну хоть разок. Септим, не думаю, что сегодня у меня хватит сил на твой официоз. Мне нужен друг, а не еще один сторож. Решай, кем ты будешь, и веди себя соответственно.
Увидев, как сжались его челюсти, она ощутила торжество, к которому примешивалось чувство вины. Она все-таки задела его за живое.
— Это не официоз, — ответил Септим, — а уважение.
— Да что бы это ни было, когда входишь, оставляй это за дверью. — Она вымученно улыбнулась, распустила волосы и снова стянула их в хвост. — Ты в последнее время смотрел, что делается, образно говоря, за окном?
— Я стараюсь не смотреть — и тебе советую. — Пояснять свою мысль он не стал, а пошел по комнате, перешагивая через разбросанную одежду и бумажные комки — результат неудачных попыток Октавии вести дневник. — Когда ты в последний раз убиралась? Такое впечатление, что здесь прошел ураган.
— Не так уж все плохо.
— По сравнению с трюмами для рабов — да, прямо дворец принцессы. — Он наконец вынул руку из кармана и бросил что-то Октавии: — Это тебе.
Она поймала предмет обеими руками. Нечто маленькое, размером с ее большой палец, завернутое в кусок синей ткани. Ткань, судя по всему, оторвали от робы, принадлежавшей кому-то из слуг легиона. Октавия посмотрела на Септима, но он был занят тем, что один за другим выключал мониторы — все два десятка. Она медленно развернула сверток.
Внутри оказалось кольцо. Светло-бежевый костяной ободок, на поверхности выгравированы несколько крохотных и изящных нострамских рун.
— О, — только и могла сказать Октавия. Она не знала, какие чувства тут уместны: радость, удивление или недоумение, — знала лишь, что чувствует все это одновременно.
— Это в знак благодарности. — Септим отключил последний экран. — За Крит. За то, что помогла сбежать, а не убила нас всех.
— О, — сказала она снова.
— Я его выменял, — пояснил он. — На Черном рынке, само собой. — Подошел ближе, остановился у трона. — Они очень редкие. Материал плохо поддается обработке, и такие вещи изготавливают только те, кто работает на станках.
Октавия повертела кольцо в руках; вязь нострамских рун она прочитать не могла.
— А из чего оно сделано?
— Из кости. Вот это кольцо сделано из кости Кровавого Ангела — одного из тех, кто был убит при абордаже.
Октавия вновь взглянула на него:
— Ты принес мне подарок, сделанный из останков имперского героя. — Она не спрашивала, а утверждала, и на ее губах не было улыбки.
Септим, напротив, улыбнулся:
— Ну, если так сказать…
— Мне оно не нужно, — Октавия протянула ему кольцо и покачала головой, встретившись с ним глазами. — Ты просто невозможен. А еще ты идиот и… и еретик.
Обратно подарок он не принял. Он просто пошел к выходу, по пути отпихнув с дороги кучу мусора.
— Все, в чем ты меня обвиняешь, — правда.
Гнев Октавии нарастал, и она не стала его сдерживать и говорила теперь, забыв о всякой осторожности:
— Так ты хотел произвести на меня впечатление?
Септим остановился.
— Впечатление? Зачем?
Октавия окинула его сердитым взглядом:
— Ты знаешь зачем.
Его смех только усилил ее раздражение.
— Ты это всерьез, — констатировал Септим и вновь расхохотался.
— Убирайся, — она выдавила скупую улыбку, — а не то я тебя пристрелю.
Но он не убрался. Он опять подошел к ней, взял за руку и медленно, осторожно поднес грязные пальцы к губам. Поцелуй был мягким, как воспоминание о легком ветре.
