Корветы, сопровождающие «корову», должны были защищать ее не только от пиратов, но и от метеоритов. При этом один корвет, как правило, выдвигался на наиболее метеороопасное направление в радарный дозор. Он ощупывал пространство своими многочисленными сенсорами и передавал данные о возникающих угрозах остальным корветам.
Но даже в этом случае у них были считаные секунды для реакции на бешено несущиеся булыжники и железки.
В тот день «корова» выставляла радиобакены в районе обширного кладбища космической техники. Среди старожилов форта «Наблюдатель-1» оно звалось Железный Город и местами действительно его напоминало.
Здесь — широкий проспект из сотен брошенных разовых ускорителей. Там — бульвар списанных газовозов. А за поворотом — площадь с разбитой орбитальной станцией вместо фонтана…
Много раз досужие молодые пилоты спорили, кто же именно должен селиться в Железном Городе: призраки погибших пилотов или, может быть, причудливые формы криптожизни, оставшиеся без дома после терраформирования людьми их родных планет, а может, и вообще картошка, мутировавшая в исполинских плотоядных фитокальмаров… Почему нет? Ведь подобную возможность еще в шестидесятых годах двадцатого века предсказал философ Станислав Лем!
— Эй, мужики! Вы только посмотрите, какая красота! — в эфире зазвучал молодцеватый голос Ювельева.
— А тем, кто не мужики — что? Не смотреть? — сердито осведомилась Ираида.
— Да нет, ты тоже смотри, конечно, — поправился Ювельев.
— На что смотреть-то? — это был Пущин.
— А вон какая красавица! Вроде бы раньше ее здесь не было! Эклиптический пеленг тридцать пять, склонение сорок, объект номер тау двести три по нотификации Боевой Сети!
Матвей посмотрел в указанном Ювельевым направлении. И, поскольку в штатном режиме зрения там была видна лишь крупная звездочка, переключился на стократное увеличение.
«Та-ак… Странная конструкция… И кто, спрашивается, придумал делать орбитальные станции такой формы? Сверху сфероид… затем геоид… снизу эллипсоид… Чем-то напоминает поднявшегося на цыпочки снеговика из титановых сплавов… А точнее — снежную бабу. Что, вероятно, и понравилось бабнику Ювельеву».
Судя по комментариям Ираиды Бек, она тоже по-своему оценила сходство.
— И что тут красивого, интересно? — ее голос был, как всегда, сварливым. — Что талия тонкая? Или что сиськи восьмого размера?
— И то, и другое! — радостно заржал Ювельев.
— А что это вообще за станция такая, командир? — поинтересовался любознательный Матвей у Пущина. На самом деле он умирал от скуки и тоски. И был рад любой хоть сколько-нибудь интеллектуальной теме.
— Это юпитерианский газовый насос, — сдержанно пояснил Пущин. — Таких штуковин на низких орбитах Юпитера больше сотни. Вся нижняя часть станции — так сказать, ноги этой железной девицы — заняты шлангами, которые опускаются в верхний слой облаков Юпитера. А в центральной части станции производится сепарация и сжижение газов.
— Далековато от Юпитера ее занесло, — заметил Матвей.
— Так ведь Шанхайской конвенцией 2361 года строжайше запрещено оставлять в зоне рабочих орбит списанное оборудование.
— Это-то понятно. Удивляет, что такие штуки считают необходимым выпихивать за пределы гравитационной воронки Юпитера. Казалось бы: урони ты ее на Юпитер — и дело с концом! Планета же по-любому необитаемая!
— Так ведь в атмосфере Юпитера уже двадцать лет как ведутся работы по астро…
— Господин старший лейтенант! — резко перебила Пущина Ираида. — А вы уверены, что лейтенант Гумилев имеет необходимую степень допуска к теме «Дети Гелиоса»?
— Не забывайте, милая моя, что Матвей Степанович прослужил в «Беллоне» уже полгода. Что автоматически подразумевает достаточно высокую степень допуска!
— «Достаточно высокая» еще не означает достаточная для темы «Дети Гелиоса», — не успокаивалась бдительная Ираида.
— Что это за «дети» такие, а? — насторожился Матвей.
Но узнать, какие именно секретные планы лелеют насчет Юпитера астроинженеры Объединенного Человечества, Матвею в тот день было не суждено. Потому что Пущин изменившимся голосом отдал приказ:
— Внимание корветам прикрытия! Транспорт завершил плановую эволюцию и начинает постановку разведбакенов. Ювельеву и Гумилеву приказываю занять рубеж огневого прикрытия, определенный летным заданием. Как поняли меня?
— Понятненько, — сказал Ювельев в свойственной себе разболтанной манере.
— Вас понял ясно, — по-уставному доложил Гумилев.
Следующие несколько минут потребовали от Матвея предельной концентрации.
По плану его «Краб» должен был вползти в своеобразную нишу, образованную двумя километровыми шайбами марсианских орбитальных станций прошлого века и четверкой плоских трехсотметровых топливных емкостей неидентифицируемой модели.
Все эти опасные железки находились на достаточно внушительных расстояниях одна от другой — если оценивать эти расстояния с точки зрения бытовой логики. Но для тяжелого, инертного «Краба» между ними было тесновато.
Поэтому, когда ему наконец удалось остановить машину в полусотне метров от солнечной батареи марсианской «шайбы», Матвей был неподдельно горд собой.
— Лейтенант Гумилев приказание выполнил! — отрапортовал он.
— Отлично, вижу тебя, — сказал Пущин и тотчас спросил:
— А где же, черт возьми, Ювельев?
— Да здесь я, здесь…
Матвею пришлось полностью сосредоточиться на показаниях радаров бокового обзора, чтобы вычленить ювельевский «Краб» на фоне усеянного испарительными сотами днища соседней марсианской «шайбы».
На этих-то позициях они и провели последующие двадцать минут…
Если бы не цепочка роковых случайностей, все сложилось бы совсем по-другому.
Если бы…
На двадцать первой минуте патрулирования датчики «Краба» старшего лейтенанта Пущина зафиксировали резкий всплеск плотности солнечного ветра. В этом не было ничего страшного. Но радиационная опасность требовала приведения в рабочее положение вольфрамосвинцового щита, именуемого среди пилотов «зонтиком».
На корветах этого типа «зонтик» ставился в течение шестнадцати секунд. На это время в секторе наблюдения пущинского корвета временно образовалось небольшое слепое пятно.
Поэтому первые микрометеориты, идущие в авангарде огромной орды, сопровождающей величественную гостью из пояса Койпера, были замечены Пущиным с непростительным, роковым запозданием.
— Метеорная тревога! — заорал Пущин. И не успел он даже выдать Гумилеву и Ювельеву, своим ведомым, направление на цель, как вспышка первого импакта выдернула Матвея из сладкой полудремы.
