Герцог понял, что она оделась так, чтобы поддразнить его, упрекнуть за недавнюю холодность. Ей было прекрасно известно, что она больше всего нравилась ему именно в этих цветах — он воспринимал ее как игру теплых красок.
Чуть в стороне от гостей стоял Дункан Айдахо. Его парадная форма сияла, плоское лицо непроницаемо, черные вьющиеся кудри тщательно причесаны. Его отозвали от фрименов, и Хават дал ему секретное поручение: под видом охраны леди Джессики тщательно за нею следить.
Герцог оглядел зал.
В углу, окруженный группой молодых льстецов, пытающихся подладиться к нему — арракинской золотой молодежью, — стоял Пауль. Неподалеку от них — три офицера войск Дома Атрейдес. Герцога беспокоили девушки — наследник был бы для них желанной добычей. Однако Пауль со всеми держался одинаково — замкнуто и подчеркнуто-аристократически.
«Он будет достойно носить титул», — подумал герцог, и неприятный холодок коснулся его, когда он внезапно понял, что это — еще одна мысль о смерти.
Пауль заметил в дверях отца и отвел глаза. Взглянул на группки гостей, руки в перстнях, держащие бокалы (и по возможности незаметные проверки этих бокалов крохотными карманными ядоискателями дистанционного действия). Внезапно Пауль почувствовал неприязнь к этим пустым разговорам, к этим лицам — дешевым маскам, прикрывающим нарывающие, сочащиеся гноем мысли, к голосам, пытающимся спрятать за болтовней оглушительное молчание пустых душ.
«Просто я захандрил отчего-то, — подумал он. — Интересно, что сказал бы об этом Гурни?»
Он знал причину этой хандры. Ему не хотелось присутствовать на этом приеме, но отец был непреклонен: «У тебя есть долг. В частности, ты должен соответствовать своему положению. Ты для этого достаточно взрослый. Ты уже почти мужчина».
Пауль смотрел, как отец вышел из дверей, оглядел зал и направился к окружавшей Джессику группе.
Подойдя, он услышал, как водоторговец спрашивает:
— А правда, что герцог намерен установить контроль за погодой?
Герцог ответил из-за его спины:
— Пока мы не заходили так далеко в своих планах. Торговец; живо обернулся. У него было почти дочерна загоревшее лицо с вкрадчивым выражением.
— О, герцог! — воскликнул он. — Мы вас заждались! Лето взглянул на Джессику:
— Пришлось кое-что сделать.
Он вновь перевел взгляд на торговца и рассказал, что было сделано по его приказу с умывальниками.
— Насколько это зависит от меня, с этим старым обычаем будет покончено.
— Следует ли понимать это как ваш приказ, милорд? — осведомился водоторговец.
— Оставляю это на ваше… э-э… на вашу совесть, — ответил герцог и повернулся к подходящему к ним Кинесу.
— Как это благородно, как щедро с вашей стороны — отдать воду этим… — защебетала какая-то дама, но на нее шикнули.
Герцог смотрел на Кинеса. Планетолог, отметил он, одет в темно-коричневый мундир старого образца с эполетами Гражданской Службы и золотой капелькой — эмблемой его ранга в петлице.
— Герцог критикует наши обычаи? — раздраженно спросил водоторговец.
— Обычай уже изменился, — бросил герцог. Он кивнул Кинесу, заметил морщинку между бровей Джессики, подумал;, «Ей не идет нахмуренное лицо. Но это увеличит слухи о наших трениях…»
— С позволения герцога, — снова обратился к нему торговец, — нельзя ли подробнее узнать об изменениях в обычаях?
Лето уловил внезапно появившиеся в его голосе масленые нотки, заметил напряженное молчание, установившееся вокруг, то, как по всему залу лица стали поворачиваться к ним.
— Не пора ли к столу? — попыталась сменить тему Джессика.
— Но у нашего гостя остались вопросы, — любезно сказал Лето. Он внимательно смотрел на торговца: круглолицый, толстогубый человек с большими глазами. Припомнил доклад Хавата: «…а за этим водоторговцем надо следить. Запомните это имя — Лингар Беут. Харконнены пользовались его услугами, но не могли контролировать его».
— В связанных с водой обычаях так много любопытного, — улыбаясь, сказал Беут. — К примеру, хотелось бы знать, каковы ваши планы относительно устроенной при этом доме влажной оранжереи. Собираетесь ли вы впредь похваляться ею перед людьми… милорд?
Лето взглянул торговцу в глаза, сдерживая гнев. Но тут было о чем подумать. Бросать ему вызов — в его собственном дворце! — особенно учитывая, что этот Беут подписал контракт о вассалитете, — это требовало смелости. И — чувства своей власти. Да, вода в этом мире — это власть. Предположим, системы водоснабжения здесь заминированы и могут быть в любой момент уничтожены… Вполне возможно, что именно с помощью такого дамоклова меча Беут сдерживал в узде Харконненов.
— У моего господина герцога и у меня особые планы относительно оранжереи, — вмешалась Джессика, улыбаясь Лето. — Мы, разумеется, сохраним ее — но сохраним для народа Арракиса, как опекуны. Ибо мы мечтаем о том, что когда-нибудь климат Арракиса изменится так, что станет возможным повсеместно выращивать такие растения просто под открытым небом.
«Умница! — подумал Лето. — Пусть-ка наш водоторговец поразмыслит над этим!»
— Я хорошо понимаю, насколько вы заинтересованы во всем, что связано с водой и погодным контролем, — сказал он, — но я бы порекомендовал вам более разнообразно размещать свои капиталы. Рано или поздно вода здесь перестанет быть самым дорогим товаром…
И он подумал: «Хавату следует удвоить усилия по внедрению в организацию этого Беута. И мы должны немедля заняться системами водоснабжения. Меня никто в узде держать не посмеет!..»
Беут кивнул, все еще улыбаясь.
— Достойная мечта, милорд. — Он отступил на несколько шагов.
Лето вдруг увидел глаза Кинеса. Тот не отрываясь глядел в лицо Джессике. Словно преображенный — словно влюбленный… словно верующий в священном трансе…
…А мысли Кинеса были заняты словами пророчества — наконец оно полностью овладело им. Пророчество гласило также: «…И они разделят сокровеннейшую вашу мечту». Кинес, не отводя глаз, прямо спросил Джессику:
— Вы несете нам сокращение пути?
— А, доктор Кинес! — воскликнул водоторговец. — Вы оставили ради нас бродяжничество с шайками ваших фрименов? Как мило с вашей стороны, что вы присоединились к нам!
Кинес окинул Беута странным взглядом, проговорил:
— В Пустыне говорят, что обладание слишком большим количеством воды делает человека опасно неосторожным.
— Мало ли о чем говорят в Пустыне — у них много странных поговорок, — ответил Беут. Но его голос выдал беспокойство.
