Всё ложь… От первого, до последнего слова…
Фердинанд смотрел на корявые, словно танцующие, буковки древней аведжийской письменности. Он знал правду. Более, чем кто-то другой, во всей Лаоре, он знал правду о Старой Империи.
Проклятая Обитель… Фердинанд, с невольным восхищением, с затаенной завистью, вспоминал опаловые стены, изукрашенные мозаикой из янтаря и агата, легкую, сказочную дымку над вечнозелеными садами среди белых снегов, башни, из прозрачного хризолита и воздушно—легкие, ажурные беседки, среди неподвижных озер. Сон…
Он провел год, как во сне, в благоухающей тишине, нарушаемой порой, лить монотонным голосом настоятеля, да жужжанием пчел.
Он хотел многого, всего и сразу, в чудовищном самомнении своем, полагая, что, как сын Великого Герцога, достоин большего, нежели ковыряться в грядках и слушать длинные проповеди. И однажды проснулся… Когда не увидел своих вещей в келье, и лишь после долгих поисков, обнаружил их валяющимися в пыли, на дороге за воротами Обители. Он, сын Великого Герцога, будущий архиепископ, ушел пешком, как бродяга, по грязной дороге, глотая почему-то, горькие слезы.
По его лицу скатилась капля, и упала на тонкий пергамент. Фердинанд отпрянул. Долгорские монахи создали свою, ложную картину мира. Об этом, не знает даже архиепископ. Только он, Великий Герцог Аведжийский, достойный наследник Древних Правителей, только он знает истинную правду. Легенды, мифы, религии, официальная история, все это создавалось в недрах Обители, для того, что бы люди забыли, кто на самом на самом деле должен править Миром. Фердинанд знал, что монахи, за давностью лет, и сами потеряли путеводную нить. И во многом, благодаря стараниям предков Фердинанда. И сейчас, Обитель, запутавшаяся в собственной лжи, судорожно хватается за каждую возможность укрепиться в этом мире, который с каждым днем все больше и больше напоминает Старую Добрую Империю. То славное время, когда не было политиков и банков, когда чернь была чернью, а рыцари — рыцарями. Когда миром правил меч, а не презренный желтый металл. Когда люди боялись драконов, а не Истребителей Зла и Тайную Канцелярию. Мир, которым должен править он, Фердинанд, истинное воплощение древних вождей.
Аттон висел, улепившись за длинный узкий карниз, и терпеливо ждал, когда разойдутся стражники. Гвардейцы же, видимо, перебрав за обедом кислого вина, с удовольствием демонстрировали друг другу мастерство пьяной отрыжки. Аттон мог спокойно спуститься и порубить их как капусту, но рядом не было ни одного открытого помещения, где можно было бы спрятать трупы. Поэтому он продолжал спокойно висеть у них над головами и ждать. Когда прозвучал удар дворцового колокола стражники, пьяно пошатываясь, разбрелись по коридорам, и Аттон, бесшумно спустившись, осмотрелся по сторонам.
Он находился в самом дальнем крыле жилого уровня, здесь располагались складские помещения, кухни, жили повара и прислуга. Охранники, патрулировавшие эти коридоры, могли позволить себе выпить, так как сюда вряд ли спускался кто-нибудь старше помощника дворцового курьера. Аттон прошел чуть вперед и заглянул в комнату, где потный стражник, весело похрюкивая, возился с дородной служанкой. Дальше, за двумя лестницами, ведущими в угольные подвалы, начинался невысокий подъем, заканчивающийся пандусом, сплошь забитым мешками с капустой и свеклой. Аттон, спрятавшись за мешками, понаблюдал ссору между двумя поварами, и воспользовавшись, особо громким всплеском эмоций, проник на кухню, и за спиною у незадачливых поваров пробрался к потайному ходу, на который в свое время, случайно наткнулся его отец. Ход вел в спальню одной из фрейлин двора, и Аттону пришлось, чутко вслушиваясь в каждый звук, ползти по-пластунски добрых две стрелы. За это время, он поднялся на три этажа, миновав при этом, как минимум десяток сторожевых постов. Ход закончился сплошной чугунной перегородкой. Аттон приложил ухо к холодному металлу, и услышав визгливые женские голоса, улыбнулся.
За стенами замка спустилась теплая звездная ночь. Аттон проснулся в полной темноте секретного хода и прислушался. За перегородкой раздавались, едва слышные, вздохи и стоны. Наконец, в комнате успокоились, и Аттон, напряженно вслушиваясь в тишину, потянул на себя, предварительно смазанные маслом, задвижки. Где-то раздался едва слышный щелчок, и перегородка подалась вперед. Аттон, извиваясь, как червь, выполз в удушливый полумрак небольшой комнаты. От нахлынувшей смеси запахов у него закружилась голова. Вонь тлеющего жира, смешалась с запахом женского пота, запахом похоти и тяжелым ароматом духов. У Аттона запершило в горле, защипало в носу и появилось непреодолимое желание чихнуть. Полежав мгновенье, он пришел в себя, и обогнув ползком огромное, во всю комнату, ложе, приоткрыл дверь и выглянул в коридор.
Преодолев крадучись несколько лестниц, он выбрался к широкой анфиладе, ведущей в покои высшей знати. У небольшого фонтана с прозрачной водой стоял навытяжку гвардеец, вооруженный щитом и топором. Аттон, сориентировавшись, понял, что обходного пути здесь нет, вытащил нож и открыл первую попавшуюся дверь.
Перед ним, на роскошной, покрытой алым бархатом софе, сидели лицом друг к другу обворожительной красоты юная девушка и темноволосый юноша, со смуглым заносчивым лицом. Они смотрели друг на друга, соприкоснувшись пальцами рук, словно не в силах отвести глаза. Аттон, на мгновенье замер, с поднятым для броска лезвием, но заметив, что влюбленные не обращают на него никакого внимания, вышел, бесшумно прикрыв за собой дверь. И сразу же, ворвавшись в соседние покои, с быстротой молнии убил седовласого вельможу, в ночном колпаке. Потом, прокравшись к фонтану, одним движением свернул шею охраннику, и подхватив труп, оттащил его в покои к мертвому старику. Пробежав, словно, тень вдоль анфилады, Аттон попал в галерею, опоясывающую кольцом подножие башни. В конце галереи находились казармы гвардии, за ними — цейхгауз, дальше шли приемные залы и библиотеки, за ними находились покои самого Великого Герцога, и членов его семьи. Нужный Аттону туннель начинался сразу за казармами, но попасть в него можно было и из покоев герцога. Аттон прикинул свое нынешнее местоположение, и вытащил меч.
Дибо, спросонья хватая воздух открытым ртом, словно выброшенная на берег рыба, смотрел на Гайсера вытаращенными глазами.
— Святой отец, мы нашли его! Он переночевал в таверне «Сладкий сон» и утром ушел в направлении замка. Говночист из нижней прислуги клянется, что видел, как какой-то человек карабкался по отвесной стене у подножия Новой Башни. Он в замке…
Гайсер ошарашено вращал желтыми глазами и вытирал со лба холодный пот.
