Его ослепило. На глаза навернулись слезы, грозя сорваться с ресниц и покатиться по измазанным щекам. Мальчик сильно зажмурился, чтобы сдержать влагу.
Он не будет плакать! Ни за что не будет плакать. Никогда! Он сильный! Все стерпит! И это тоже.
- Что здесь происходит?
Этот вопрос вернул мальчишкам способность двигаться. Они отступили от своей жертвы и сбились в кучу.
- Я спросил? - тон не предвещал ничего хорошего.
- Он вор, - пискнул кто-то из толпы и охнул, заслужив тычок под ребра от соседа.
Надсмотрщик приблизился к стоящему на коленях парнишке и поднес факел к его лицу. Чумазые щеки, сальный колтун на голове, окровавленный рот - ничего кроме омерзения не вызывали.
- Встать! - рявкнул мужчина, выпрямившись.
Мальчик вздрогнул, скривился от боли, но подчинился, поднявшись на ноги, только глаз так и не открыл.
- Это правда?
Он кивнул, кусая губы и прижимая к груди сломанную руку.
- Смотри на меня, когда отвечаешь! - зло прорычал надсмотрщик, взмахнув факелом перед лицом провинившегося.
Мальчишка только еще сильнее зажмурился.
- А ну, быстро! - огрубевшие пальцы, сжались на хрупком плече, вынуждая подчиниться.
Он сглотнул и открыл глаза.
***
Лутарг спал беспокойно. Метался, стонал, иногда вскрикивал, и это сильно тревожило старца, не знающего, сон тому виной или лихорадка, вызванная отравлением.
Поразительно то, что он так долго держатся. Более семи дней противостоял воздействию яда, попавшего в организм. Обычно люди сдавались уже на второй день, отдаваясь во власть видений, порожденных жгучей сиагитой. И пусть старец сам никогда не переживал их, но слышал достаточно, чтобы опасаться за умственное здоровье молодого товарища.
"Но ведь он не совсем обычный человек", - напомнил себе старик, приблизившись к кровати, на которой ворочался мужчина.
Вернее, совсем необычный. Вопрос лишь в том насколько? Хватит ли его сил на то, чтобы остаться в здравом уме после всего пережитого? Ему хотелось надеяться.
- Тихо, сынок. Тихо, Тарген, - ласково пробормотал пожилой человек, склонившись над спящим.
Черная прядь упала на влажный лоб мужчины, и старик хотел бы убрать ее, как заботливая матушка или юная возлюбленная, но не решился, памятуя о сверхестественной чуткости отдыхающего. Достаточно поднести руку к лицу, и он проснется, сработают инстинкты, выработанные за время, проведенное в Эргастении. Там без них не выжить.
Тяжело вздохнув, старец вернулся на лавку, служившую ему постелью на протяжении дня. Сам он так и не прикорнул, только умылся, поел и полежал маленько, все время наблюдая за своим спутником.
Когда Тарген провалился в беспамятство, перепугав хозяйскую дочь до полусмерти, старик помог девушке перебинтовать его, приподнимая бесчувственное тело, чтобы девичьи руки моги обернуть повязку вокруг торса, и с благодарностью, в виде медяка, отправил к отцу.
Он был уверен, что Нала не станет рассказывать об увиденном, понял по ее глазам, которые не отрывались от раненого мужчины, лаская того теплым взором.
Приглянулся он ей. Сильно приглянулся. Уж что-что, а людей старик понимал. Видел, когда что-то западало им в душу, а Тарген крепко девчушку зацепил. Надолго.
- Бедная девочка, - пожалел Налу старец. - Ни ведать тебе его, никому не ведать.
И это тоже печалило старика.
Его привязанность к молодому человеку была сродни отцовской гордости за сына, которой тот никогда не знал и не узнает вовек.
Говорят, шисгарцы не способны чувствовать даже ненависть, что уж говорить о любви.
Старец расстроено покачал головой и поднялся. Взяв лоток с тарелкой остывшей каши и ломтем хлеба, он направился к выходу, намереваясь попросить свежей пищи, чтобы накормить Лутарга, если он проснется.
- Ты куда? - прохрипел больной, едва старик коснулся дверной ручки.
- Тарген, - это был стон радости и облегчения. - Очнулся-таки!
- Да.
- Как ты? - вернув еду на прежнее место, Сарин подошел к кровати.
- Живой, - ответил мужчина. - Долго спал?
- Уже вечер.
- Прости.
- За что еще?
- Оставил тебя без защиты.
- Брось, ерунда это. Я тоже отдыхал, - покривил душой старик.
- Хорошо.
- Полежи еще, а я сейчас вернусь.
- Нет, вместе пойдем.
Проигнорировавши скорбный вздох старика, Лутарг осторожно открыл глаза. Голова раскалывалась от боли, а веки отяжелели. Он осторожно коснулся правого бока, проклиная себя за нерасторопность. Налететь на эргастенский клинок, самая большая глупость в его жизни!
Мужчина напрягся, исследуя свежую повязку. Сарин оказался прав, девушка справилась лучше, чем он обычно. Бинты крепко и аккуратно опоясывали грудную клетку, и рана, судя по всему, пока еще оставалась сухой и чистой, ткань не успела пропитаться естественными выделениями из пореза.
Превозмогая боль, Лутарг заставил себя подняться. Комната поплыла перед глазами, но явный признак слабости также был оставлен им без внимания. Осмотревшись, он нашел свою рубаху, выстиранной и выглаженной.
- Она, - поинтересовался молодой человек у старика, натягивая одежду.
- Она, - подтвердил Сарин.
- Надо бы отблагодарить.
- Уже.
- Хорошо.
Повязав на глаза темную ленту, Лутарг шагнул к двери.
- Упрямый баран, - пробурчал старец, отступая в сторону.
- Я думал, ты привык.
Они появились с наступлением сумерек, когда день окончательно сдал свои позиции, сокрыв солнце за горизонтом, а возле каменных стен Синастелы, притаившись в сени деревьев, накапливала силы ночная мгла.
Их было семеро - темных, как сама ночь.
Их вороные кони хрипели, взбудораженные стремительной скачкой, и, сдерживаемые твердой рукой наездников, нетерпеливо били копытом, готовые лететь дальше со скоростью ветра.
Черные плащи развевались за спинами всадников, хлопая складками тяжелой шерстяной материи, а из-под надвинутых на глаза капюшонов вырывалось голубое сияние.
- Каратели, - увидев всадников, заикаясь, прошептал постовой, вмиг забыв обо всем на свете.
Это была его третья смена за всю жизнь, и парень был горд возложенными на него обязанностями, но к встрече с шисгарцами оказался не готов.
Наказ сообщить караульному о приближении отряда карателей испарился из головы постового при первом же взгляде на семерку. Он не мог пошевелиться, не мог сдвинуться с места, наблюдая за тем, как демонические братья медленно проезжают мимо.
Тот, что был ближе всего к застывшему стражнику, на мгновенье придержал коня, ответившего возмущенным ржанием, и склонился к напряженному человеку, чтобы заглянуть в глаза и глубоко втянуть в себя едкий запах страха.
