И лишь когда сам Тоорил перевернул свою золотую чашу кверху дном и вытер рукавом блестящий от бараньего жира рот, давая понять, что сыт и доволен, Темуджин подсел поближе к хану, чтобы поведать ему о своей нижайшей сыновней просьбе.
Он так и сказал, чем немало польстил сыто отдувающемуся Тоорилу.
— Возлюбленный сын мой Темуджин, — напыщенно заговорил хан, — нет на этом свете ничего такого, в чем бы я тебе отказал.
— Кераитские воины славятся своей доблестью от одного края мира до другого, — осторожно начал Темуджин, поглядывая на братьев.
Здоровяк Хасар растянулся на узорчатых коврах у ног Тоорила, блаженно улыбаясь. Арха увела его на небесные луга, в страну грез. Худощавый Бельгутей, выпивший не меньше, напротив, был сосредоточен, сидел прямо и внимательно прислушивался к словам брата.
— Не раз бились багатуры-кераиты плечом к плечу с монголами против общих врагов, — продолжил Темуджин.
Тоорил прикрыл глаза и стал похож на спящего, но узловатые пальцы хана, быстро-быстро перебирающие жемчужные четки, свидетельствовали о том, что владыка кераитов внимательно слушает.
— Козни недругов и злые сердца ложных друзей привели ныне наш род к прозябанию. Отец мой, могущественный Тоорил! Дай мне воинов своих, чтобы восстановить улус отца! Я прошел через забвение, через голод и нищету, я носил кангу, но смерть отступилась от меня. Горные духи Богдо-ула не смог ли одолеть меня. Вечное Синее небо позволило мне вознести волю мою вровень со своей. Я не опозорю памяти твоего анды Есугея-багатура. Дай мне воинов, отец!
Тоорил выпустил из пальцев четки, задумчиво пощипал реденькую бородку.
— Сын мой Темуджин. Речи твои удивительны, но правдивы. Ты храбр. Ты умен. Большое начинается с малого. Но…
— Половина всего имущества, захваченного в куренях таджиутов — твоя, отец, — быстро сказал Темуджин.
Хан кераитов засмеялся — точно ворон закаркал.
— А ты не просто умен, ты мудр, Темуджин Борджигин, сын мой возлюбленный! Ха-ха, отныне твои враги в большой опасности. Хорошо!
И подняв грузное тело, Тоорил выпрямился и громогласно объявил, подняв руку с четками:
— Эй, слушайте все! В знак благодарности за сыновью любовь и почтение, в ответ на царский подарок — вот эту соболью шубу, я говорю Темуджину, сыну Есугея-багатура, брата моего: я соберу твой рассеянный улус, как собирает хозяин для гостя лучшие куски бараньей туши. Таково мое слово. Амен!
— Амен! Во славу Есуса! — закричали со всех сторон.
Темуджин бросил быстрый взгляд на Бельгутея. Сводный брат побледнел, смешался, но нашел в себе силы изобразить улыбку…
Шаг, другой, третий. Ремень тяжелого «Бура» оттягивает плечо. Перед глазами мельтешат черные точки. Господи, когда же все это кончится? Очередной подъем, бесконечный, выматывающий подъем. Что ждет нас на склоне безымянной горы? Скальный гребень, ведущий к следующей вершине? Неприступная стена утесов, через которые нам не перебраться без альпинистского снаряжения? Пропасть, рассекающая каменную плоть? Или засада и пули, праведные, честные пули мстителей?
— Стой! — кричит сзади Нефедов.
Я останавливаюсь. Мне неинтересно, почему профессор решил остановиться. Передышка — это хорошо. Но эмоций не осталось. Сажусь на камни, прикладываюсь к бутыли с водой. Ее запас мы пополняем ежедневно — в здешних горах множество ручьев и речек.
Профессор подходит ко мне, сваливает мешки, достает карту-генштабовку. Судя по дате, творение армейских топографов отпечатано накануне ввода наших войск в Афганистан. Нефедов шуршит бумагой, пытаясь понять, где мы находимся. Наконец очерчивает ногтем неровный овал.
— Смотри: на северо-восток от нас, прямо за этой горой, перевал Карахоль.
Я киваю. Перевал — так перевал. Карахоль — так Карахоль.
— Мы в любом случае упремся в него. Надо решать: или мыидем вдоль перевала на север и спускаемся в уезд Ишкашим, или движемся на юг, в Нуристан. Или…
— Что «или»?
— Или выбираем третий путь: через перевал. Тогда у нас впереди долина Пянджа и Ваханский коридор.
— Что за коридор такой?
Он откладывает карту, снисходительно улыбается растрескавшимися губами. Узкая полоса афганской территории, отделяющая бывшие английские владения в Азии от бывшей Российской империи. Теперь Ваханский коридор отделяет СССР от Пакистана и Индии. А торцом своим он выходит в Китай. Артем, мне надо знать, куда тебя ведет конь. Иначе мы попросту погибнем в этих горах.
— Мы и так погибнем, — эту фразу я произношу равнодушно, просто констатируя факт. — Нас убьют не горы, а люди Надир-шаха. И правильно сделают.
— Не убьют, — бодро заявляет Нефедов. — Вчера мы, похоже, оторвались от них.
Отрицательно качаю головой. Я чувствую погоню. Я знаю, что мстители идут за нами. Иногда мне даже кажется, что я вижу этих суровых, бородатых, облаченных в овчины людей, пробирающихся по нашему следу.
— Артем, — окликает меня профессор. — Ты что, уснул? Потерпи, осталось немного. Скажи, куда тебя зовет конь?
«К пику Хан-Тенгри», — едва не срывается у меня с языка. Что-то я совсем раскис. Чтобы скрыть замешательство, тянусь к карте. Нефедов услужливо подсовывает ее мне под руки.
Хан-Тенгри находится за краем бумажного листа. Я помню — пик расположен на границе между Китаем и СССР. Ваханский коридор граничит с китайской территорией. Стало быть, проще всего попытаться добраться до усыпальницы Потрясателя Вселенной через Китай. В любом случае мы не можем возвращаться в Советский Союз. Мы — дезертиры. Кроме того, на мне, возможно, висит смерть Генки Ямина. Такие вот невеселые дела…
Тычу грязным ногтем в голубую ниточку реки Пяндж.
— Мы идем туда.
— В Вахан? — оживляется Нефедов. — Но почему?
— Нам надо в Китай.
Профессор едва ли не подпрыгивает на месте. Лицо его светится торжеством.
— Все же Китай! — восклицает он, потирая руки, и тут спрашивает сам у себя: — Но где? Джунгария? Кашгар? Внутренняя Монголия? Тогда почему мы здесь? А, Артем?
Последний вопрос адресован мне. Пожимаю плечами. Нефедов несколько секунд ждет, но так и не получив ответа, начинает рассуждать вслух:
— Чингисхан умер или погиб во время войны с тангутами, с империей Си Ся. Считается, что после смерти его тело отвезли в Монголию и там похоронили, но все попытки обнаружить могилу оказались тщетными. Ты знаешь, что ее ищут уже семьсот лет? Ищут сами монголы, ищут китайцы, русские, англичане, немцы, американцы, японцы… Я всегда был уверен, что Чингисхан похоронен в другом месте, не на родине. Значит, Китай… Интересно, интересно. Стало быть, Пржевальский был прав!
