Самой странной оказалась встреча с одиноким воином тау, который брел через джунгли в громоздком боескафандре. Судя по сетке трещин на потускневших керамических пластинах, его броня видала лучшие дни, но ксенос без труда мог уничтожить Гурджиефа, и потому паломник не стал проявлять враждебность. Вместо этого Йосив попытался узнать тайну чужака, доспех которого был выкрашен в багровую крапинку, а не ярко-белый и полночно-черный цвета армии Прихода Зимы. Летиец понятия не имел, к какой группировке принадлежал чужак, но пятиконечная звезда на нагрудной пластине выглядела, как личный герб, что выдавало в тау почтенного воина.
Они говорили, как два собрата-паломника, делились историями и пытались разобраться в невероятных сплетениях Клубка. Чужак был солдатом, как и Гурджиеф, затерянным во времени и пространстве, но по-прежнему верным миссии, которая привела его в дикий край. О сути её ксенос особо не распространялся, но Йосив сумел понять, что воин охотится за бандой изменников, названных им «Пожирателями гнили».
— Дикари обернулись против нас, вырезали моих товарищей, — объяснил тау. — Поглотили нашу плоть.
— И всё же ты выжил?
— Я… Да… Я выжил. Должно быть, так, — но ксенос выглядел неуверенным.
Когда летиец вежливо осведомился о касте чужака, заранее зная, что перед ним воин огня, тау пришел в замешательство. Наконец, он ответил «Дым», и Гурджиеф не почувствовал лжи в словах собеседника — хотя даже молодой лейтенант знал, что у синекожих только пять каст, и «Дыма» среди них нет.
Они расстались без происшествий, не друзьями и не врагами, что само по себе было загадкой. Впоследствии Йосив сообразил, что таинственный воин не назвал ни своего имени, ни звания.
Десятилетия спустя Гурджиеф вернулся из Клубка и обнаружил, что отсутствовал меньше года. Он не мог снабдить адмирала Карьялана ни картами, ни информацией о враге. Вместо них будущий исповедник принес командиру семена откровения, вместе с иными, более странными семенами, которые вскоре пустили корни в теле Вёдора. Это были прожорливые грибковые споры, без ведома Йосива осевшие на нем во время странствий в сердце Клубка. Когда его возлюбленная Наталья также налилась заразой, лейтенант сперва впал в отчаяние, но затем возрадовался её страданиям. Так, шаг за шагом, приняло форму кредо Гурджиефа: человечество рождено в проклятии, и достичь искупления можно лишь путем священных страданий во имя Бога-Императора.
— Отступники, они наблюдают за нами, — произнес стоявший рядом комиссар, возвращая Йосива в настоящее. — Я видел, что арканцы подглядывают из руин и убегают, как крысы.
— Они знают, что сбились с пути истинного и должны предстать перед судом Императора, — печально ответил исповедник.
— Император, Он обвиняет, — с глубокой искренностью отозвался комиссар.
«Да, так Он и делает, — мысленно согласился Гурджиеф. — И сегодня Он обвинит этого мятежного полковника, этого Энсора Катлера».
Командир арканцев с презрительным высокомерием не стал высаживаться на палубу «Могущества» и лишил адмирала драгоценных доноров, из-за чего несчастного Вёдора едва не хватил удар от бешенства. Такое оскорбление было тяжким само по себе, но победа Катлера в Раковине подняла волну беспокойства, которая докатилась и до Небесного Маршала. По правде, исповедника совершенно не интересовали таинственные планы Зебастейна Кирхера, но тот пригрозил Карьялану отставкой, если адмирал не прижмет конфедератов к ногтю. С этим Гурджиеф смириться не мог: ничто не должно помешать священному мученическому паломничеству его господина.
Судьба этого еретика, Катлера, станет для всех уроком. Таким, что очень надолго запомнят…
Когда канал повернул к усыпанной обломками площади, из тумана возникла призрачная армия — сотни арканцев выстроились вдоль берегов, словно заблудшие души, ждущие выхода из чистилища. Большинство из них были изможденными, побледневшими тенями в сером, но на нескольких оказались нелепые заводные доспехи, так рассмешившие Вёдора. Кроме того, Йосив увидел несколько «Часовых», которые возвышались над толпой, направляя на канонерку разнообразное тяжелое оружие.
— Мне не нравится вид этих язычников, — пробормотал комиссар. — Будьте осторожны, мой господин исповедник, у меня всего пятьдесят бойцов.
Гурджиеф не обратил на него внимания, внимательно разглядывая высокого офицера, стоявшего в переднем ряду. Грива белых волос придавала ему старческий, и, что парадоксально, нестареющий вид. В облике арканца сочетались потускневшее благородство и свирепая сила, а из-под внешней оболочки рвалась наружу еле сдерживаемая ненависть. Любой здравомыслящий человек тут же повернул бы судно, но исповедник Йосив Гурджиеф только улыбнулся, зная, что отыскал свою жертву.
Катлер молча ждал, наблюдая, как великан в длинных одеяниях спрыгивает на берег и направляется к нему. Летиец, лицо которого покрывали спутанные пряди черных волос, ухмылялся подобно акуле. За здоровяком следовал чрезвычайно тощий комиссар, сопровождаемый отделением солдат в багровых бронежилетах с наплечниками. Хотя мореходы во много раз уступали конфедератам в численности и вооружении, на их ожесточенных, покрытых татуировками лицах не было и следа страха.
— Этот безумец убил Элиаса, — прошептал Мэйхен над плечом полковника. В своем доспехе Джон казался грозовым шквалом, пойманным в железную клетку. Провидение свидетель, Энсор знал, что сейчас чувствует парень!
Белая Ворона, мы шагаем по узкой тропе! Окружи свое сердце льдом…
Разозленный Катлер вытолкнул Скъёлдис из своего разума и заметил боковым зрением, что ведьма вздрогнула. Конфедерату было не до тревог северянки, только не сейчас, когда прямо перед ним стоял убийца Элиаса.
— Вы — полковник Энсор Катлер, — это не было вопросом, и священник не ждал ответа. — Я — исповедник Йосив Гурджиеф, первый вестник Императорского Правосудия на континенте Долороза. Вы пойдете со мной.
— Где мои люди? — спросил арканец.
Гурджиеф безучастно посмотрел на него, очевидно не понимая, что имеет в виду Катлер.
— Элрой Гриффин, Грейсон Хоутин и Клетус Модин, — с яростью проговорил конфедерат. — Ваши жрецы-шестеренки забрали моих людей. Я хочу, чтобы их вернули.
Подобное требование застало исповедника врасплох.
Этот глупец лишился половины полка, а всё равно думает о трех простолюдинах.
— Они мертвы, полковник, — солгал Йосив. Он ожидал какой-то вспышки гнева, но Катлер ничего не сказал, будто заранее знал, каким будет ответ.
