Затем R2-D2 выдал ещё один звуковой сигнал, и по каналу связи раздался знакомый голос Лэндо Калриссиана.
— Вниз, вниз, вниз! — прокричал он. — Мы вас прикрываем!
— Лэндо? — воскликнула Лея. — Что ты…
Слишком взволнованная, чтобы закончить, она просто толкнула штурвал вперёд, а затем ахнула, когда из плазмы всего лишь в сотне метров над её головой вынырнул «Тысячелетний сокол», полыхая пушками и изрыгая ударные ракеты. Она резко сбросила скорость, развернувшись, чтобы прикрыть корму своего спасителя, но к тому времени, как она закончила манёвр, «Бес'улиики» уже расцвели огненными шарами, а «Сокол» уже наполовину закончил победный круг.
Из динамика комма раздался голос Люка.
— Лэндо! — воскликнул он. — А ты действительно знаешь, как обставить выход.
Глава 17
Даже простая попытка придвинуть к себе чип-карты по бархатной столешнице вызвала у Хана вспышку боли, иглой пронзившую руку. Он говорил себе, что боль — ерунда, что его большой палец на самом деле не сломан, и все ногти по-прежнему на месте, что всё, что он чувствовал — это лишь возбуждённые нервы, результат инъекций и ударов током в ходе изощрённой работы DSD-1, пыточного дроида Крефов. Но тело его не слушалось. Руки Хана тряслись, лоб был мокрым от пота, дыхание стало учащённым и поверхностным — и это было большей проблемой, чем сама боль.
Хана теперь можно было прочитать.
Боль начала одолевать его, и по реакции новых игроков — по отведённому взгляду Охали Сорок и голодной улыбке Бардууна — он понял, что все это видели. Они думали, что с ним покончено, он готов сдаться. И, возможно, так и должно было быть. Он пытался посеять разногласия между Крефами с тех пор, как прибыл сюда, и всё, чего он добился — это заставил их проявить свои садистские наклонности. Более осторожный человек мог бы понять намёк и перестать нарываться.
Хорошо, что Хан никогда не был осторожным человеком. Потому что сейчас он играл не для себя. Лея и Люк всё ещё были где-то неподалёку, разыскивая его. Должны были… вместе с Лэндо и Омадом, а сейчас уже, возможно, даже с Джейной и целой толпой мастеров-джедаев. Он не мог отказаться от себя, не отказавшись от них. Так что ему приходилось продолжать давить, сосредоточивать внимание Крефов на себе, а не на своих потенциальных спасителях, потому что это был единственный способ защитить Лею и остальных.
Хан зажал карты между пульсировавшим болью большим и двумя другими ноющими пальцами, затем приподнял их и, посмотрев вниз, обнаружил, что новая чип-карта дала ему ровно ноль очков. В нуле очков не было ничего особенного, за исключением того, что его прозвали «абсолютным нулём», потому что это был худший результат, который игрок в сабакк мог набрать без того, чтобы «подорваться». Безопаснее всего в такой ситуации было бы сбросить карты и позволить всем думать, что они правильно считывают его реакции.
Но победить Крефов, играя безопасными комбинациями, не получится.
Хан кивнул и сказал:
— Я в игре.
Игрок слева от него, Охали Сорок, при помощи Силы приподняла свои чип-карты в воздух, а затем осторожно зажала их тремя пальцами. Два других пальца на этой руке оставались негнущимися и оттопыренными, что свидетельствовало о томительной боли, которую она чувствовала из-за предыдущих травм. Как и Хан, джедайка-дурос сидела без ограничительных ремней в модифицированном кресле для осмотра, одетая в свободный лабораторный халат и опутанная сетью электродов и зондовых игл, которые записывали её мозговые волны и физиологические реакции во время дикой игры с Крефами, ставкой в которой была боль.
Братья хотели, чтобы Хан поверил, будто она была рыцарем-искателем и случайно наткнулась на «Базу-Прайм», где была захвачена мандалорцами. И, возможно, так оно и было. В конце концов, она с честью прошла импровизированную проверку личности, поправив Хана, когда тот заявил, что в последний раз они виделись на свадьбе Джейны на Корусанте. Свадьба, напомнила она ему, состоялась на борту «Королевы драконов II», а её там не было, потому что в тот день она и другие рыцари-искатели отправились на поиски Мортиса.
Наконец Сорок бросила свои чип-карты Мирте Гев, которая всё ещё выполняла функции крупье. Шина с носа Гев уже была снята, но её переносица теперь была искривлена, а глаза по-прежнему были опухшими и окружёнными синяками.
— Я пас, — сказала Сорок.
Гев кивнула почти что с сочувствием, затем повернулась к пыточному дроиду.
— Она всё ещё не уплатила ставку.
Пыточный дроид — тёмный шар, увешанный шприцами, клешнями и электрическими штырями — быстро подлетел к джедайке и вытянул иннервационную иглу. Сорок вздрогнула, но, отвернувшись, протянула левую руку дроиду.
Зная из предыдущих процедур, что электроинъекция не задержит игру, Хан позволил своему взгляду скользнуть мимо Гев к другой Охали Сорок, которая, казалось, была чем-то вроде слабоумной копии, над которой экспериментировали Крефы.
— А ты, Двойняшка?
Выпуклые красные глаза Двойняшки раздражённо блеснули.
— Меня зовут не Двойняшка, — сказала она. — Я Охали-Два.
— Как скажешь. — Хан взглянул на первую Охали Сорок, которая запрокинула голову и уставилась в потолок, пока пыточный дроид при помощи своих инструментов воспроизводил боль от вырванного ногтя. Затем Хан закатил глаза и снова повернулся к Двойняшке. — Ты в игре?
Двойняшка блеснула улыбкой, которая у человека показалась бы насмешливой. На дуросском лице она выглядела просто неуместно.
— А вы как думаете, капитан?
— Разумеется, в игре, — ответил он. — Зачем я вообще спрашиваю?
Двойняшка была одним из тех игроков, которые, похоже, не понимали, что сабакк — это нечто большее, чем риск. Она сыграла слишком много раздач и большинство из них проиграла, а после этого хвасталась даже незначительными победами, как будто выиграла Открытый чемпионат Центральных Миров.
Хан скользнул взглядом мимо Крейтеуса Крефа, который уже сбросил карты, к следующему игроку — темноволосому мандалорцу с тяжёлой челюстью по имени Бардуун. Одетый в один из тех комбинезонов на подкладке, что обычно носят под доспехами бескар'гам, Бардуун определённо выглядел достаточно уродливым, чтобы быть мандалорцем. Но им он не был — по крайней мере, больше не был. В нём чувствовалось что-то нездоровое, какая-то дьявольская злоба, слишком извращённая для человека.
А вдобавок он был чувствителен к Силе.
В данный момент Бардуун, используя Силу, удерживал свои чип-карты так, чтобы видеть их. Некоторое время он изучал карты — скорее всего, просто для того, чтобы заставить других игроков ждать. Наконец он опустил карты на стол и поймал взгляд Хана.
— Джонус Раам повышает ставку, — заявил Бардуун, называя себя именем, которое через трафарет было нанесено на грудную часть его комбинезона. — Джонус Раам повышает до… выжженного глаза.
Хану пришлось сделать над собой усилие, чтобы не отвести взгляд и не убрать пульсирующие руки обратно на колени, но пот всё равно побежал по его лбу сильнее. Бардуун любил запугивать своих соперников по игре, поднимая ставку до какой-то новой пытки, которой ещё никто не подвергался.
К сожалению, его стратегия оказалась успешной. Это Бардуун заставил Хана испытать боль от сломанного большого пальца, «проигранного» при хитроумном обратном блефе. А потом ещё дважды Хан сбрасывал карты при отличном счёте, после чего обнаруживал, что ставка Бардууна была ничем иным, как бахвальством. Но с абсолютным нулём на руках выбора у Хана не было. Когда очередь делать ставку дойдёт до него, ему придётся снова сбросить карты.
Марвид Креф, сидевший между Ханом и Бардууном, сказал:
— Поднимаю.
У Хана отвисла челюсть. Марвид играл не так робко, как его брат, но, заработав два болезненных проигрыша Бардууну, он ещё меньше, чем Хан, имел основания бросить вызов… ну, тому, кем там стал Бардуун. Если Марвид подтверждал ставку на выжженный глаз, у него должен был быть на руках хотя бы чистый сабакк, а может быть, даже Расклад Идиота.
