Поэтому выдаю даже не лайт-версию, как в свое время Нефедову, а практически ненаучную фантастику. Лишь о службе в Афганистане и последнем бое я повествую чистую правду. Дальше начинается то, что дядя Гоша называет «цирк с конями» — пакистанские моджахеды, американские наемники, лагеря для военнопленных, уговоры работать на ЦРУ, попытки побега, карцер, международный Красный Крест.
Я вру беззастенчиво. Моя уже отработанная на разных людях ложь не имеет под собой корысти. Она чиста, как слеза младенца, и никому не вредит. В этом я похож на героев любимой книжки моего детства — «Фантазеров» Носова.
Витёк слушает внимательно, время от времени затягиваясь — в кальяне булькает, сливы и виноградины крутятся в хрустальном шаре, как планеты вокруг солнца. Иногда он задает уточняющие вопросы:
— Чё, реально шмалял из снайперки?
Его вообще больше всего заинтересовала именно история моей службы. Когда я рассказывал про учебку, про занятия по физо и боевой подготовке, он несколько раз восторженно выкрикивал:
— Вот как надо бойцов готовить!
Я не выдерживаю, спрашиваю:
— Что, специалистов не хватает? Ты бы Маратыча пригласил.
— Отказался он, — мрачнеет Витек. — Сволочь идейная. Он теперь вообще того… мутит чего-то.
— А где он? В городе?
— Сейчас — не знаю. Полгода назад виделись мы… При отягчающих обстоятельствах. Все, Артамон, завязали! Гони дальше — чё там с Красным Крестом?
И я гоню — про воспаление легких (тут я практически не кривлю душой), госпитализацию, перелет в Индию. Рассказываю, как меня выписали и без средств к существованию выпихнули за ворота после выздоровления. Про жизнь в Индии в течение нескольких лет приходится сочинять на ходу — где работал, где и с кем жил. Вроде получается достоверно.
— Так ты по-индийски говоришь? — удивляется Витек. — Силен. А ну, скажи чего-нить.
— Нафига? — я улыбаюсь, а внутри все обмирает. — Ты ж все равно не поймешь.
— Эт-точно! — Витек тянется к бутылке. — Давай махнем за Индию.
Чокаемся, пьем. Виски напоминает хорошо очищенный самогон с привкусом дубового веника. Чувствую — начинаю плыть. Достаю из пачки «Парламента» сигарету, но не прикуриваю. Если я сейчас буду курить — совсем окосею.
Берусь за шампур с шашлыком. Надо закусывать. Я чувствую, что наши с Витьком посиделки просто так не закончатся. Стало быть, надо держаться, быть в форме.
Финал моей выдуманной одиссеи проговариваю на скорости: мол, когда СССР распался, и открыли границы, познакомился с нашими летчиками, и они согласились добросить до Перми на чартерном рейсе вместе с грузом.
— Че везли-то? — интересуется Витек.
— Обувь какую-то — кроссовки там, тапочки. Холодно было. Самолет грузовой, кресел нет, стюардессы не ходят.
— О, кстати, о стюардессах, — оживляется Витек. — Айда-ка щас вызовем!
— Кого? Стюардесс?
— Да хоть бы и стюардесс! Они кем угодно нарядятся — хохочет Витек. — Хочешь, стюардессами, хочешь, монашками…
— Да нет, неохота, — качаю я головой.
— О-па, — он изображает живейшее сожаление, отчего его пухлое лицо сминается, как подушка. — Полшестого? Доканала тебя заграница, а?
— Не, все нормуль. Просто я с Надей встретился… — я не развиваю тему.
— С Надей? С той самой? Она ж за Бики выскочила. В Лондоне живет, — демонстрирует завидную осведомленность Витек.
— Развелись они. Летом. Здесь она, в Казани, — выдаю я и тут же жалею о сказанном.
— Та-ак! — улыбка сползает с лица моего приятеля. — А вот это уже интересно.
После нескольких часов, проведённых с Витьком, я понял: порывы чувств, что случились у него за все время нашего общения, были скорее случайностью. В остальном же Витёк полностью контролирует ситуацию. И ведет все к некой лишь ему одному известной цели.
— Артамон, — выпустив изо рта мундштук, лениво говорит он — ты на войне людей убивал…
Это звучит не как вопрос. Скорее как утверждение. Констатация факта. Закидываю в рот дольку апельсина, неопределенно дергаю плечом — мол, сам же понимаешь, на то она и война.
— Тебе работа нужна, — снова с непонятной интонацией произносит Витек.
— Ну…
— Есть дело.
И он затягивается, прикрыв глаза. Я усмехаюсь. Чутье не подвело. Что за дело — и так понятно. Не зря он жаловался, что у него нет хорошо подготовленных бойцов.
— Какое дело?
Он проводит большим пальцем по шее. В детстве таким жестом мы показывали, что наелись — мол, во как налопались, до отвалу. Понятно, что сейчас Витек вкладывает в это движение совсем другой смысл.
- Нет, Витек. Моя война давно закончилась.
- Ну-у, ты не спеши, — он открывает глаза, садится, поправляет сползшую с волосатого живота простыню. — Тут дело серьезное. И бабки серьезные. Три тонны бакинских.
Я не понимаю.
- Три тысячи долларов. В рубли сам переведешь?
— А как? — этот вопрос вырывается у меня непроизвольно.
Витек смеется, берет салфетку, достает с полки над спинкой дивана золотой карандашик, начинает писать:
— Курс сейчас — три тысячи сорок за доллар. Умножаем на три тысячи… Получаем… Девять миллионов сто двадцать тысяч деревянных.
Я сглатываю. ДЕВЯТЬ МИЛЛИОНОВ! С ума можно сойти.
Мне таких денег не заработать и за несколько лет. И тут же мне становится стыдно. К чему весь этот пафос, слова о давно закончившейся войне, если все дело лишь в сумме? Да даже за миллион этих проклятых долларов, баксов, гринов или как их там еще называют, я не пойду на убийство! Хватит, настрелялся!
И вдруг ощущаю, как леденеет на груди фигурка коня. Холод расползается по всему телу, я трезвею.
«Не торопись, — возникает в голове еле различимый шепот. — Отказаться ты всегда успеешь…»
Успею? Но ведь если я сейчас хотя бы кивну, дам Витьку понять, что заинтересовался его предложением, обратной дороги уже не будет. Получается, что конь толкает меня на преступление, на убийство, потому что так надо… Кому? Мне? Или тому, кто послал коня через века?
«Соглашайся, — шепчет внутренний голос. — Это решение всех проблем».
Действительно, решение. И, если что, я ведь всегда смогу «соскочить», исчезнуть. С Витьком мне не по пути, это ясно. Наша дружба закончилась. В Казани мне делать нечего. Можно получить часть суммы, аванс — и сбежать в ту же Москву. Найти маму, а там… Как кривая вывезет. А может быть, все вообще не так страшно, как я себе представляю? Может, я должен убить какого-нибудь гада, который и так уже зажился на этом свете?
В конце концов, меня ждет Хан-Тенгри. Девять миллионов рублей должно хватить, чтобы совершенно легально добраться до ледяной пещеры. Чего миндальничать, судьба дает мне настоящий шанс!
