— У них был один сопровождающий на всех?
— Арбитр, хористы — это мелкие шестеренки, — ответила Торма с почти незаметной улыбкой. — Поодиночке их силы невелики. Только собравшись во множестве, вплетая свою песню в транс другого псайкера, они обретают могущество.
— То есть они слишком слабы и поэтому не заслуживают личной обслуги.
— Слишком слабы, или слишком измотаны, или их психика либо разум слишком повреждены Связыванием. Дух астропата ведь испытывает касание Императора, а у Него тяжелая рука, — шевельнувшись, Иланте поморщилась. — Вас интересовало именно это?
— Нет. Объясните мне, почему прикосновение к отводам дает такой эффект. Это же обереги, они ограничивают псайкеров, разве нет? Если бы ограничение приводило к травмам, я бы, например, навсегда оглохла после того, как вставила в уши затычки перед занятиями на стрельбище.
— Есть избитое выражение, что тело и разум — разные вещи, связанные лишь по воле случая, — ответила Торма. — Не знаю, согласны ли вы с ним, но с псайкерами всё иначе. Энергия, вытекающая из их разумов, наполняет их тела, словно кровь.
При этих словах успокоительница вздрогнула.
— Значит, если существует связь между их телами и разумами… — начала Кальпурния, нахмурившись.
— Она существует, — перебила Иланте, — но не тождественная. Тело псайкера может стать просто дополнением к разуму. К старости они оказываются почти что опустошенными изнутри. Таким астропатам необходима могучая воля и ограничение собственной силы, а также постоянное внимание успокоителей, чтобы просто оставаться в своих телах.
— Чем они старше, тем хуже положение?
— Это относится к полноценным Адептус, да, но есть и молодые псайкеры, которых начинает пожирать собственный дар — до того, как их обучат сдерживать его. Мы видели такое на Черном Корабле, — взгляд Тормы сделался затравленным. — Постоянно.
— Значит, молодой хорист, которого мы видели, получил ожог, — Кальпурния ощутила какое-то беспокойство и решила поскорее вернуться к теме. — Он врезался в обереги на отводах, которые предназначены для сдерживания и отталкивания энергий, подобных той, что протекает внутри него…
— …и обереги отбросили его, а также обожгли ему разум, — закончила Иланте. — Вот почему галереи такие темные и узкие: они полностью окружены изоляционными псайк-клетками, которые забраны в скалобетон, чтобы астропаты не получали травмы, пробираясь на ощупь.
— Итак, обереги обожгли ему разум, но также обожгли и тело, поскольку тело настолько серьезно подчинено разуму, — сделала вывод Шира. — Ожог проявился там, где астропат коснулся отводов, и… Постойте. Их ведь было трое, ещё двое хористов шли рядом с парнем. Я помню, что у них были более легкие ожоги, просто волдыри и покраснения.
— Они шагали следом, — сказала Торма, заерзав в постели и сморщившись от боли. — Отводы остановили волну боли, идущую вперед от обожженного псайкера, но у тех, кто оказался сзади, такой защиты не было.
Закрыв глаза, Кальпурния потерла лоб кончиками пальцев. Она уже слышала, как щелкает последний штифт в открывающемся замке, слышала скрежет двери, наконец-то поворачивающейся на петлях.
— Они ощутили боль в своих разумах, — произнесла Шира. — Боль проявилась в их разумах, и разумы заставили её вспыхнуть в телах.
— Вы поняли.
— Я поняла, — повторила Кальпурния. — Отлично. Я только что пришла с сеанса прозревания, где ассистировал успокоитель. Вы когда-нибудь делали это?
— Раз или два, — осторожно ответила Иланте, — в свое время.
— Можете описать процесс? Как нам получить детальное изображение определенной вещи? Как с помощью систем скрипториума представить её в форме, которую я смогу увидеть своими глазами?
— Мне сложно ответить, мэм. Не забывайте, я ведь сама не псайкер, так что мы сейчас напоминаем двух слепых паломников, пытающихся обсудить цвета храмовой фрески. Изображения, полученные в ходе сеанса, редко похожи на пикт-захваты ваших детективов. Из них невозможно получить четкий портрет. Но, если астропат изначально знает человека, которого прозревает, то может «навестись» на него, поскольку имеющиеся сведения, воспоминания о нем, создают что-то вроде линзы.
— То есть разум, прозревающий известную ему вещь…
— …будет действовать более уверенно, но это увеличит опасность. Однажды Ведриэр сравнил провидца с тихой заводью, на поверхности которой дрожью отзываются события. Чем лучше псайкер контролирует себя, тем меньше разброс событий, которые будут отзываться в нем. Кроме того, необходимо, чтобы эти отголоски оставляли след на сознании. Вы понимаете? Нужно впускать в себя эхо случившегося. Только непревзойденный разум способен раз за разом выдерживать подобное. Большинство псайкеров, решившихся на сеанс прозревания, делают это в хорах, или используют что-нибудь для фокусировки — например, Имперское Таро, — и при этом вокруг должны звучать самые могущественные молитвы и славословия. Прозревание может навредить, и даже астропат со Связанной душой не застрахован от этого.
«Я не допущу, чтобы в мою смену у кого-нибудь голова разошлась по швам», — вспомнила Кальпурния и почувствовала себя виноватой. Мастер-дозорный казался уверенным в успехе, когда арбитр попросила его о сеансе. У них был очень мощный астропат, процесс контролировал опытнейший Шевенн, но всё равно случилось то, что случилось.
— Попробую объяснить иначе, — Торма приняла задумчивость Ширы за непонимание. — Прозревание, арбитр, это не пассивный процесс. Оно отличается от того, как видит глаз, который поглощает свет, упавший перед этим на неподвижную книгу. Астропаты вкладывают в прозревание свою силу, и то, что они воспринимают, обладает собственной жизнью. Вам, наверное, объясняли, почему Бастион был перестроен изнутри так, чтобы стирать псайк-следы? Это сделано для того, чтобы чувствительные астропаты, оказавшись там, где произошло нечто ужасное, не могли случайно прозреть случившиеся и вновь испытать его в собственном разуме… Почему вы улыбаетесь, мадам арбитр?
«Вновь испытать его в собственном разуме. Я права, я знаю это. Иначе и быть не может».
— Просто так, Иланте. А теперь объясните мне, почему во время прозревания маршрута Отранто были замечены мужчина и женщина.
Торма моргнула и громко вздохнула, сначала от изумления, а затем от боли.
— Мужчина и женщина, — повторила Кальпурния, глядя на неё, — повелитель и его женщина. Когда псайкеры, пытавшиеся исследовать маршрут Отранто, добились своего, то доложили, что видели мужчину и женщину, а также чувствовали страх. С чего бы они стали говорить о повелителе и его женщине, Иланте? Трудно уйти от мысли, что астропаты имели в виду Мастера Отранто и его новую успокоительницу Торму Иланте. Трудно уйти от мысли, что причиной страха и смерти повелителя стало возвращение обезумевшей женщины на Черном Корабле. Взбешенная расставанием с господином капитаном Ведриэром, который, судя по всему, был ей небезразличен, она вонзила Отранто нож в сердце. Стали бы псайкеры говорить о повелителе и его женщине, если бы не видели их лиц, Иланте? Поэтому вы пытались отговорить меня от идеи получить четкие портреты?
