— Уберите руки от меня! — взвыл Воллькенден, задохнувшись. — Вы, как и все остальные, только указываете мне, что делать. Он был прав, когда говорил… пустите меня, я пойду к нему!
— Вы не в себе, — сказал Штель. — Вы не осознаете, что говорите. Мне нужно, чтобы вы поверили мне, исповедник. Делайте, как я сказал, просто…
Один из гвардейцев-предателей, оказавшийся более смелым, чем ожидал Штель, зашел за ящики. Он держал лазган наизготовку, но не стрелял. Возможно, аккумулятор был истощен, или оружие просто заклинило. Штель не замедлил воспользоваться этой удачей. Он втолкнул Воллькендена в узкое пространство между двумя ящиками и открыл огонь. Предатель отскочил обратно в укрытие, но Штель слышал шаги других еретиков, спешивших сюда.
Полковник выругался сквозь зубы. Воллькенден слишком задержал его. Путь обратно к челноку был блокирован, и еретики уже окружали их. Оставаться здесь было нельзя. Но и бежать было некуда — стоило только выйти из укрытия, и они сразу же стали бы легкими мишенями.
Если бы Штель был один, он взобрался бы на один из ящиков и прыгнул на врагов оттуда. Но он сомневался, что Воллькенден сможет последовать за ним, даже если захочет.
Воллькенден…Внезапно Штелю пришло в голову, что присутствие исповедника отнюдь не помеха, а большое преимущество, и лазган того предателя вовсе не был заклинен…
Он повернулся к исповеднику, развернул его, одной рукой заломил ему руки за спину, а другой сжал Воллькендену горло, заглушив протестующие вопли.
— Простите, сэр, — прошипел Штель, — но это единственный способ, которым я могу спасти вам жизнь.
Он толкнул Воллькендена вперед, вышел с ним из-за ящиков — и увидел, что на него наставили оружие два десятка предателей…
… и с облегчением убедился, что его догадка оказалась верной. Еретики держали его под прицелом, но не стреляли, боясь попасть в его заложника. Очевидно, им было приказано вернуть Воллькендена живым для жертвоприношения богам. Штель подумал было, что такой же приказ может быть и отдан и насчет него самого — но тут у Воллькендена подкосились ноги, он повис на руках Штеля, и один из предателей выстрелил, пытаясь попасть в Штеля через голову исповедника, и промазал лишь чуть-чуть.
— Лучше не пытайтесь, — прорычал Штель. — Даже если вы попадете в меня, я успею сломать шею Воллькендену. И, клянусь именем Императора, я это сделаю! Я скорее убью его, чем позволю Мангеллану захватить его снова!
— Не произноси этого имени, — прошипел один из предателей. — Мангеллан мертв. Он разочаровал богов и дорого заплатил за это. Теперь Ферст — наш верховный жрец.
— Тогда ваше положение еще хуже, чем я думал, — сказал Штель.
Он медленно и осторожно начал обходить их, спиной к ящикам, чтобы никто не мог зайти сзади — и теперь он видел челнок, его цель. Двигатели корабля еще работали, лед таял и стекал с корпуса. И челнок атаковали враги.
Его окружала толпа мутантов и отродий — и Штель видел в люке Баррески и Анакору, пытавшихся отогнать тварей от корабля, сохранить своему командиру путь к спасению — тщетно.
Штель видел, как один мускулистый мутант ударил Баррески по голове, и валхаллец упал куда-то внутрь корабля, исчезнув из виду — а мутант бросился в люк за ним. Анакоре пришлось отступить, когда еще двое монстров ворвались на борт. А за ними последовали и другие, отталкивая друг друга от трапа, спеша оказаться внутри челнока. Через несколько секунд они опрокинут Ледяных воинов и захватят корабль. Если только…
Гудение двигателей зазвучало по-другому и перешло в оглушительный вой, челнок начал подниматься в воздух. На секунду все враги оторвали взгляд от Штеля и Воллькендена, но полковник не мог воспользоваться этим преимуществом, потому что он тоже смотрел, смотрел, как исчезает его последняя надежда на спасение, на выполнение этого задания.
Челнок неуклюже развернулся, направляясь к выходу из космопорта. Несколько мутантов, цеплявшихся за трап, сорвались и полетели на пол. Еще один успел схватиться за края открытого люка, но Штель увидел, что залп лазганов из люка стряхнул и эту тварь. Полковник с удовлетворением заметил, что его солдаты все еще сражаются.
Вдруг открылся еще один люк — в брюхе челнока, и оттуда что-то вылетело и развернулось в воздухе, и Штель понял, что его люди сражаются не только за себя.
Он пробежал мимо все еще глазевших на челнок предателей, как-то найдя в себе силы нести бесчувственное тело Воллькендена. Подпрыгнув, Штель ухватился за лестницу левой рукой.
И тогда враги открыли огонь. Несомненно, предатели решили, что Ферст предпочел бы убить Воллькендена, чем позволить ему сбежать. Лазерный луч скользнул по плечу Штеля, изорванные лохмотья бронированной шинели почти не защищали его, и полковник стиснул зубы, превозмогая обжигающую боль и заставляя себя держаться, хотя он больше почти не чувствовал своих пальцев.
Корабль подлетел к выходу и рванулся вперед, внезапное ускорение едва не вырвало онемевшую левую руку Штеля из сустава. Его правая рука все еще крепко держала руку Воллькендена, исповедник тянулся к лестнице, но не мог схватиться за нее сам. Корпус челнока задел стену космопорта, осыпав их обоих искрами — Грейл был слишком неопытным пилотом. Земля под ними резко ушла вниз, и Воллькенден упал…
Штель успел поймать его руку, чувствуя, как напряженно жужжат аугметические механизмы в правом плече, пытаясь задержать падение исповедника.
Они летели над снежными полями, над ледниками, достаточно высоко, чтобы увидеть на горизонте пылающие шпили улья Альфа, откуда начали свое путешествие Ледяные воины. Ноги Воллькендена болтались в воздухе, его лицо было белым, глаза выпучились от страха.
Пять минут. Именно столько времени у них осталось, согласно внутреннему хронометру Штеля. Пять минут до того, как на поверхность начнут падать вирусные бомбы. Пять минут, чтобы Грейл успел выжать из корабля необходимую скорость и улететь с этой обреченной планеты. И прежде чем он это сделает, Штель и Воллькенден должны успеть подняться по лестнице на борт.
Взглянув вверх, Штель увидел, что Гавотский смотрит на него из люка в брюхе челнока и что-то кричит, но его слова заглушал вой ледяного ветра.
Ветер сильно раскачивал лестницу, и все, что мог делать Штель — держаться за нее. Невозможно было ни встать на лестницу ногами, ни сделать что-либо еще, не выпустив Воллькендена.
Штель подумал, что, может быть, если он убедит Воллькендена держаться за него, чтобы освободить его правую руку, он сможет поднять на борт их обоих. Он прокричал исповеднику, что надо сделать, но тот, кажется, не услышал.
