Я склонилась над ним.
Возможно, он мог остаться в живых. Мы могли бы перевязать его раны и вызвать городскую охрану. Я попыталась зажать его жуткую рану, остановить кровь — но она оставалась открытой, зияя, как раззявленная собачья пасть. Мои руки были так же залиты кровью, как и его.
Внезапно он оторвал взгляд от потолка и ламп, и посмотрел на меня. Он моргнул, пытаясь сфокусировать зрение. Крошечные капельки крови застыли у него на ресницах.
— Что все это значит? Кто вы такой? — спросила я.
Он произнес всего одно слово. Оно едва слышно сорвалось с его губ — скорее вздох, чем звук.
Я никогда раньше не слышала это слово.
Он сказал:
— Когнитэ.
А потом, прямо у меня над ухом, что-то оглушительно грохнуло; я подскочила, потому что это было внезапно, очень близко и громко до звона в ушах. В ту же секунду до меня дошло, что это выстрел. Я почувствовала, как его кровь брызнула мне на лицо, грудь и шею. Несколько брызг попали в глаза.
Ментор Заур еще раз — для ровного счета — выстрелил в лицо незнакомцу, а потом убрал в кобуру свой короткоствольный пистолет.
В которой речь пойдет о Таддеусе и покойнике
Я опустила глаза, оглядывая себя, увидела, сколько на мне крови, и инстинктивно поднесла руки к лицу. Но только размазала кровь кончиками пальцев. Казалось, я вся была покрыта ею.
— Иди вымойся, — произнес Заур.
Я посмотрела на него снизу вверх, все еще стоя на коленях.
— Делай что говорят, — приказал Заур.
— Кто это был? — спросила я.
Его губы изогнулись в едва заметной ухмылке.
— Ты слышала, что он сказал.
— Да, но…
Он отвернулся от меня и выругался.
— Мать твою в бога в душу, включи наконец свой манжет, — сказал он.
Так я и поступила. Я перещелкнула центральную ленту моего металлического манжета, включая лимитер, который маскировал мою псионическую пустоту. «Эффект парии» существенно затруднял общение: к его обладателям крайне трудно было испытывать симпатию или привязанность.
Он знал это. В тот момент, когда я снова включила лимитер, выражение его лица заметно смягчилось. Вообще-то лишь самую малость: Таддеус Заур вряд ли мог быть мягким.
— Ты мне здорово помогла, девочка, — пробормотал он. — Этот ублюдок едва меня не угробил.
Я кивнула.
— Его техника, конечно, была недурна, — произнесла я. — Но, думаю, Вы все равно одержали бы верх, ментор. Вы находились под очень удачным углом, чтобы парировать, и достаточно низко для удара в пах.
— Возможно, — ответил он.
— Ну да. В бедренную артерию.
— Возможно, — повторил он.
— Думаю, так бы и случилось, — заверила я. Я говорила, кажется, чуть быстрее, чем обычно. Это компенсировало возбуждение от выброса адреналина.
— Вы его знаете? — спросила я.
Заур помотал головой.
— Он уже был здесь и бросился на меня.
Я поискала в карманах куртки и одежде убитого, стараясь не смотреть на то, что осталось от его головы.
— Брось, — произнес Заур. — Не пачкайся.
— Я и так уже перемазалась по уши, — ответила я. — У него могут быть какие-нибудь документы. А что ты имел в виду, когда говорил, что я слышала, что он сказал?
— Слово, которое он произнес, — сказал Заур. — Это и есть то, чем он был. Когнитэ. Еретическая мерзость. Перестань, Биквин, ты уже сделала все, что от тебя требовалось.
Но я уже нащупала что-то во внутреннем кармане куртки незнакомца — нащупала и вытащила. Это был бумажник, кожаный, довольно тяжелый. Я поднялась на ноги и открыла его.
Я с первого взгляда узнала круглый знак из полированного металла с эмблемой, хотя кровь затекла внутрь бумажника и испятнала его серебристую поверхность.
— Он из ордоса, — в замешательстве произнесла я.
— Нет, — ответил Заур.
— Ордо Еретикус, — настаивала я. — Посмотрите. Его имя Вориет, он дознаватель.
Он забрал знак у меня, точнее — выхватил его из моей руки.
— Он не из ордоса, — повторил Заур.
— Но…
— Это маскировка, тупая ты ведьма. Если бы тебе нужно было проникнуть в тренировочный зал, принадлежащий ордосу, за кого бы еще ты себя выдавала?
Я кивнула.
— То есть, это подделка? — переспросила я, показывая подбородком на знак в его руке.
— Само-собой.
— Вы уверены, ментор?
— Могу показать настоящий, сравни их, если хочешь.
— Нет, — ответила я.
Он сунул бумажник в подсумок у себя на поясе и огляделся вокруг, ища, чем бы прикрыть труп. Его белые волосы сбоку слиплись от крови. Удар незнакомца пришелся по касательной, но раны на скальпе обычно сильно кровоточат.
— Иди вымойся, — произнес он. — Кран рядом с кладовкой. Как следует отмой обувь, а то наследишь кровью по всему дому. Потом сбегай за мэм Мордаунт. Скажи, что я жду ее здесь.
— Да, сэр, — ответила я, и еще раз посмотрела на мертвеца.
— Эти… Когнитэ, они всегда это делают? Проникают…
Он пристально уставился на меня.
— Я не понял, каким боком это тебя касается? — поинтересовался он. — Иди.
Несмотря на то, что секретарь был самым старшим из менторов Зоны Дня, главой дома считалась мэм Мордаунт.
Ее звали Эвсебия деа Мордаунт, но мы называли ее «мэм», вежливым сокращением от официального «мамзель». Она исполняла обязанности экономки, и к ее сфере ответственности относились вопросы снабжения Зоны Дня всем необходимым. Также она заменяла нам мать.
В большинстве случаев она казалась скорее мачехой, и, к тому же, находящейся на порядочном расстоянии. Впрочем, и в этих отношениях, случалось, мелькали проявления совсем материнской нежности.
Так произошло в этот раз. Когда я передала ей просьбу спуститься, она выразила беспокойство по поводу моего состояния и сообщила, что, если это будет необходимо, я могу зайти к ней посоветоваться.
Но в тот момент я была скорее взволнована и заинтригована происшедшим. Травма в полной мере проявилась позднее и оставила неизгладимый след.
Мэм Мордаунт была высока ростом и чудо как хороша собой, хотя невозможно было даже приблизительно определить ее возраст. Она пользовалась очень светлой пудрой, так что ее лицо походило на маску, красила губы алой помадой, прорисовывала свои высокие брови так, что они превращались в ровные полукружья и подводила глаза черным — ее облик вызывал у меня в памяти надменных цариц из древнегреческих трагедий. Ее черные волосы всегда были гладко зачесаны назад, открывая лицо, и заплетены в косу. Она всегда носила длинные, ниспадающие до пола черные платья, сотканные из тончайшего, как паутина, шелка. И она никогда не улыбалась.
