— Наш тесть. Ты помолвлен с его дочерью Никиппой.
— Знаю!
— Время летит стрелой. Ты и оглянуться не успеешь, как она нарожает тебе кучу детишек…
— Знаю! И хочу, чтобы в Арголиде правили мы, а не Пелопс Танталид!
— Ты предлагаешь мне мятеж? Против отца?
Братья-Персеиды беседовали во дворе. Шумный, полный народу двор сейчас как вымер. Мужчины ушли в город. Женщины шушукались в гинекее. У рабов сыскались неотложные дела. Распоследний балбес чуял, что есть разговоры, которых лучше не слышать. А то спросят потом: «Куда ты, братец, глядел?» — и придется моргать аж до берегов туманной Леты. Говорят, теням в Аиде память отшибает. Так нам и здесь, под вольным небом, отшибло — не видел, не слышал, близко не стоял.
Лишь вислоухий щенок, лежа у ног Алкея, с упоением грыз кость.
— Мятеж? — с недоумением переспросил Сфенел. — Что за глупость?
Алкей, сидя на складном табурете, снизу вверх глядел на брата. Встань старший сын Персея, выпрямись, расправь широкие плечи — он оказался бы на ладонь выше Сфенела, тоже парня не из мелких. Судьба благословила Убийцу Горгоны крепким потомством. Увы, на земле не нашлось лекарей, а на Олимпе — богов, кто бы сказал Алкею-Мощному: «Встань и иди!» Когда ты прикован к табурету, ковыляя в поисках места, где бы присесть — это очень способствует пониманию жизни.
— Ты называешь это иначе?
— Разумеется! Мы же не покушаемся на жизнь отца! Пусть живет хоть до ста лет… В достатке! В уважении! Пусть нянчит внуков…
— Хорошая мысль, — кивнул Алкей. — Одобряю.
— Издеваешься? — Сфенел пнул ногой щенка, и тот с визгом умчался прочь. — Ничего, дождешься Пелопса — тесть тебе живо покажет козью морду…
— Я говорил с матерью.
— Да? — оживился Сфенел. — И что?
— Ничего. Я просил ее повлиять на отца.
— Она согласилась?
— Она отказалась. Сказала, что не видит причины.
— Не видит? Весь мир видит, одна Андромеда слепа?
— Иди и сам говори с ней.
— Ну уж нет! Боги, что за семья? Отец рехнулся, мать ему потакает, старший брат — рохля… Я тебе тронос предлагаю! Слышишь? Тронос! Иначе на него воссядет Пелопс Проклятый!
— А чем тебя не устраивает мой отец?
Женский — и весьма скандальный — голос вторгся в беседу мужчин. К спорщикам приближалась Лисидика, жена Алкея. За ней тащился обиженный щенок, всем своим видом показывая: «Вот она вам сейчас задаст! А я под шумок утащу косточку…»
— Всех устраивает, одного Сфенела не устраивает! Чего тебе бояться? О чем переживать? Родичей мой отец не тронет, не из таких! Ты где живешь, болван? На Острове Пелопса! Понял? Живи и помалкивай! Хватит Персею делать из нас посмешище…
В воротах, не замеченный семьей, стоял мальчик. Белизной лицо Амфитриона могло соперничать с мраморной статуей. Еще миг, и он бросился бы на отца с матерью, на родного дядю, презрев узы крови — рвать на части! крушить дедовых оскорбителей! — но щенок радостно тявкнул, и гроза прошла стороной.
Развернувшись, мальчик кинулся со двора.
Рапсод, человек кружевного слова, сказал бы, что циклопическим усилием мальчик превратился в крепость. Воздвиг вокруг себя двойной панцирь стен, засыпал промежуток землей и бутовым камнем, вознес к зимнему, неласковому небу могучие башни — и ополчился против изменников.
Ох уж эти рапсоды! Ни слова в простоте!
«Ни-ко-гда-ни-за-что!» — дробно отстукивали сандалии. Мысли в голове колотились такие же: краткие, злые. Не править Пелопсу Тиринфом! Не бывать единоличным владыкой Арголиды! Дедушка не позволит. Ну да, Пелопс — тоже его дедушка. И что с того? В Тиринфе один хозяин — Персей! Другому не бывать. Дедушка просто не знает. Про Пелопса. Вот мы ему и расскажем. Прямо сейчас. У дедушки будет время — подготовиться.
В акрополе Персея не оказалось. «Ушел, — пожимали плечами слуги. — Еще с утра…» И хмыкали в кулак за спиной. Рабыни, дуры, хихикали. Всыпать бы им плетей — чтоб знали! Ничего, плети обождут. Сначала — найти дедушку.
Над головой брели серобокие тучи. Воздух проседал под их тяжестью, и тучи все глубже проваливались в трясину — как в недоброй славы Лернейское болото. Беспокоясь, тучи набухали влагой, грозили опростаться ливнем на головы смертным. Тужились, ворчали — нет, ливень медлил. Вместо него с неба сыпалась морось, какую и дождем-то назвать стыдно. Влажно блестел камень стен Коридора Смерти, лоснился шкурой спящего дракона. Пусть дедушка Пелопс сперва здесь пройдет! А мы с дедушкой Персеем посмотрим. Со стен. Натягивая тетиву лука; занося дротик для броска; раскручивая пращу с увесистым ядрышком. Мальчик глянул вверх, прикинув высоту стен Танатодромоса. Вспомнился Кефал-охотник, давно уехавший домой. Нам с фокидцем не тягаться, но тут и слепой не промахнется!
У выхода, спрятавшись под тесаную крышу галереи, скучал караульщик.
— Радуйся! Ты моего дедушку не видел?
— Туда пошел, — караульщик махнул рукой в сторону холмов. — Пока не возвращался.
Этот не ухмылялся со значением, за что Амфитрион был ему благодарен. Сразу видно — правильный человек. Воин. Не чета всяким…
— Спасибо!
Он припустил по тропинке, оскальзываясь на мокрых камнях. Из холмов налетел колючий ветер, норовя забраться под хламиду — словно, сговорившись с недоеденным богами Пелопсом, хотел задержать вестника. Амфитрион набычился, плотнее прижал локти к бокам и шага не сбавил. Вскоре каменистая тропа кончилась. Под ногами смачно зачавкала грязь, мигом налипнув на ноги. Словно по таланту свинца к каждой подвесили. Так бегуны упражняются: прицепят к икрам по грозди булыжников — и давай круги по стадиону наворачивать. А потом тяжести сбросят — и ка-ак рванут!
Бег с отягощениями Амфитриона не привлекал. Добравшись до склона, густо покрытого травой, он тщательно счистил грязь. На траве сандалии отчаянно скользили — мальчик пару раз упал — зато оставались чистыми. Взобравшись на верхушку холма, он огляделся. Зимний пейзаж источал уныние. Низкорослые буки тянулись голыми ветвями к тучам. Небо в ответ брезгливо сплевывало: кыш, мелочь! Трава пожухла, краски поблекли. Серость, тусклая охра; редкие пятна зелени не радовали глаз. Мрачен был сумрак хвои, ростки ирисов — бледные, больные — напоминали червей, сдуру выбравшихся из-под земли.
И что дедушка здесь забыл?!
Местность Амфитрион знал, как собственную ладонь. Летом детвора успевала облазить окрестности Тиринфа вдоль и поперек. Мальчик прикинул, куда бы он сам пошел на месте деда — и решительно двинулся в выбранном направлении. Искать Персея по следам он даже не пытался: знал, что следопыт из него, как из сучка копье. Опять на ум пришел Кефал. Тот бы мигом дедушку нашел! Ничего, справимся. Скучно Персею в Тиринфе — вот он и раскис землей под дождем. Ни тебе войны, ни тебе подвигов. Решать споры землепашцев с пастухами — велик ли интерес? Вот когда он с Дионисом воевал… Мальчик остановился, припоминая. Вакханки в горах, Горгоны… Они с Кефалом из Аргоса убежали — дедушку предупредить. Потом еще состязания устроили — в честь… В честь чего? Память отказывала. Ну так и времени сколько прошло! Это ж когда случилось! Года два назад. Или три. Он, Амфитрион, тогда еще маленький был… Нет, состязания — это позже. Когда дедушка с Дионисом помирился. Точно, в честь этого состязания и устроили! И Кефал их выиграл — уверился Амфитрион, спеша дальше.
