— А это возможно? — спросил Дафан.
— Откуда я могу знать? — сказал Абдалкури, и махнул поводьями, приказывая своему коню двигаться.
Дафану пришлось лишь коснуться шеи своего скакуна; казалось, конь знает, что надо делать, не хуже самого Дафана. Он сразу же поскакал за конем Абдалкури, и вскоре к ним присоединились другие всадники, скакавшие по двое или трое в ряд.
Оказавшись в их рядах, Дафан теперь имел гораздо лучшее представление о размерах и характере армии Гавалона. Раньше, видя так много зверолюдей и порабощенных колдунов в свите Гавалона, Дафан думал, что большинство солдат Гульзакандры окажутся лишь наполовину людьми — в лучшем случае на три четверти — но теперь он видел, что первое впечатление было неверным. Пока большинство его новых товарищей по оружию были такими же обычными людьми, как он сам — может быть, даже более обычными, если последствия прикосновения Нимиана были очевидны другим настолько же, насколько они были очевидны Абдалкури и разноцветной лошади.
Ни у кого из этих воинов не было единой униформы, вроде той, что носили имперские солдаты — если не считать за таковую яркие наряды рабов-колдунов из свиты Гавалона. Бойцы Гульзакандры носили ту же одежду, в которую одевались в мирной жизни: одежду крестьян, работавших в полях или пасших скот; разнообразные одежды портных и кузнецов, ткачей и кровельщиков, сапожников и бродячих торговцев. Вероятно, лишь одному из десяти — подобно Дафану — повезло раздобыть ружье, и некоторые из этих ружей явно попали в Гульзакандру задолго до имперского вторжения — возможно, пятьдесят или даже сто лет назад. Те, у кого не было ни ружей, ни магии, вооружались мечами и пиками — хорошее оружие, по меркам деревни Дафана, но едва ли оно могло сравниться с огневой мощью солдат Империума, если только бойцы с мечами и пиками не смогут подойти к врагу вплотную.
Он не видел грузовиков, которые помог захватить, но это было и не удивительно. Дафан знал, что даже если бойцы Гавалона смогли увести грузовики, оставшиеся после боя у пруда, во всей армии наберется едва ли больше десятка машин. И сколько бы их ни было, они наверняка уже уехали вперед.
Большинство пеших воинов, смотревших на проезжавших мимо всадников, явно старались не слишком задерживать взгляд на свернутых знаменах и ярко разодетых колдунах, которые эти знамена несли, но несколько взглядов, упавших на Дафана, выражали явное любопытство. Дафан не видел таких же молодых воинов, как он сам, хотя возможно, в толпе и были такие. Более молодые, вероятно, считались еще детьми, не готовыми к роли защитников родины, хотя через год или два, несомненно, настанет и их очередь.
Казалось, все думали о предстоящем сражении, как о решающем, которое определит судьбу Гульзакандры. Возможно, так и будет — но Дафан подумал, что, каков бы ни был исход сражения, все равно за ночью снова придет день, и снова, и снова, как было всегда. Кто бы ни победил в битве, выжившим придется сражаться в следующем бою, и снова, и снова… Пока в мире есть кто-то живой, война будет продолжаться, каждая деревня может стать прелюдией к новому мятежу или новому завоеванию. Империум никогда не сможет истребить последователей истинного бога, пока звезды кружатся в небе, а последователи истинного бога не смогут одержать окончательную победу, пока есть возможность, что прилетят новые имперские корабли и высадят новых колонистов.
В конечном итоге…
Дафан знал, что в конечном итоге его не будет. Как не будет и никакого другого человека, переживет он предстоящий бой или нет. Как бы ни повлияли его действия на события, это будет лишь миг в вечности — но какой человек и на какой планете мог бы утверждать о себе иное? Как смог бы повлиять на конечный итог даже могущественнейший колдун или величайший полководец, хотя бы на одном континенте одного-единственного мира?
Дафан содрогнулся от этих мыслей — но он знал, что эти были его собственные мысли, порожденные его страхами и расчетами. Его коснулся демон, но все же он оставался хозяином своего разума. Если раньше у него никогда не возникали такие мысли, то это не потому, что он не был способен сам их сформулировать, а лишь потому, что не было необходимости размышлять над этим.
А теперь необходимость была. Он идет в бой и, возможно, погибнет. У него не будет иного шанса обдумать значение своей судьбы — а ведь это тоже дело мужчины. Он стал воином — и храбрым — но воин должен быть чем-то большим, чем просто убийца. Он должен знать, что будет значить, чему послужит его храбрость — и, возможно, его самопожертвование.
Он не сомневался, что солдаты Иерия Фульбры сейчас думают о том же самом, но не знал, в каком свете они видят ситуацию, и какими знаниями располагают, чтобы попытаться осмыслить ее.
В конечном итоге — как сказал Гавалон Великий, хотя и сам едва ли осознавал это тогда — Хаос победит. И истинные герои — те, кто сражается, чтобы отсрочить момент его победы, какому богу они бы ни служили. Любой человек сражается всего лишь за миг в вечности — за то, чтобы прожить немного больше, будет ли выигранное время измеряться годами, часами или минутами — но настоящий человек, истинно человечный и действительно смелый, должен так же задавать себе вопрос, как наилучшим образом использовать это выигранное время.
— Ну что ж, — сказал Дафан, хотя его никто не мог слышать, кроме лошади. — Если так, мы все герои, независимо от того, на чьей стороне сражаемся — потому что сражаемся, вместо того, чтобы покорно принять свою участь. Если демон явится, чтобы спасти меня — что ж, прекрасно. Если нет… у меня есть ружье. Я счастливее, чем мог когда-либо мечтать, будучи мальчишкой, которого даже никто не хотел брать в ученики. У меня есть ружье.
Колонна конницы уже вышла за пределы лагеря и двигалась по равнине. Красные кусты и фиолетовые кактусы, росшие по обеим сторонам дороги, хотя и были не слишком многочисленны, но выросли достаточно большими, чтобы возвышаться над всадниками, отбрасывая длинные, похожие на гигантские скелеты, тени, там, где они заслоняли все еще всходившее солнце — но тени не были слишком темными или холодными.
Они уже два часа ехали на север, не переходя на рысь, когда Дафан заметил еще десяток всадников, приближавшихся с северо-востока. Во главе их он узнал Гавалона. Как и Абдалкури, Гавалон был вооружен копьем, но его копье было больше, чем чье-либо еще, и знамя Губительного Ока, обернутое вокруг него, было заметно более массивным, чем любое из «обычных» знамен. Дафан подумал, что колдун, должно быть, невероятно силен, хотя его сила явно не была следствием тяжелого труда и здорового питания.
