Но в видении было иначе.
— Алию уже вызвали? — спросил он.
— Она с подругами Чани, — отвечал Тандис.
Пауль чувствовал, как раздвигаются, вжимаются в стены перед ним люди, давая пройти. Молчание шествовало впереди него. Шум начинал затихать. Сиетч словно дышал единым чувством. Он хотел бы не видеть этих людей… Но видение показывало ему их лица, на каждом были написаны одни и те же чувства. И лица были исполнены безжалостного любопытства. Да, они скорбели, но за всем проступала жестокость. Им было интересно наблюдать, как становится немым говорящий, а мудрец превращается в глупца. Разве шуты не апеллируют всегда к людской жестокости?
Не караул у гроба и не толпа скорбящих…
Душа Пауля молила о передышке, но видение влекло его дальше. «Осталось недолго», — напомнил он себе. Черная тьма без единого видения ожидала его впереди: место, где видение вытеснялось виной я горем, место, где упала луна.
Он вступил в эту тьму, пошатнулся и упал бы, если бы рука Айдахо, в нерушимой надежности своей разделявшего его горе, не подхватила его.
— Сюда, — сказал Тандис.
— Осторожнее, сир, — произнес Айдахо, помогая перейти через порог. Лица Пауля коснулись занавеси. Айдахо остановил его. Только теперь Пауль ощутил комнату: высеченное в скале помещение, каменные стены, скрытые гобеленами.
— Где Чани? — прошептал Пауль.
— Здесь, Усул, — отвечал ему голос Хары.
Пауль с дрожью вздохнул. Он боялся, что тело ее уже отнесли в рекламационные, где фримены извлекали из тела воду, принадлежащую племени. Так ли это было в видении? Слепота уже угнетала его.
— Где дети? — спросил Пауль.
— Они тоже здесь, милорд, — ответил Айдахо.
— Просто прекрасные близнецы, Усул, — проговорила Хара, — мальчик и девочка, видишь? Вон они оба в колыбельке.
Двое детей! — не переставал удивляться Пауль. В видении была только дочь. Он оторвался от руки Айдахо, осторожно шагнул вперед на голос Хары, наткнулся на твердую поверхность. Ощупал руками — колыбель из метастекла.
Кто-то взял его за левую руку.
— Усул? — это была Хара. Она опустила его ладонь в колыбель. Нежный-нежный комочек плоти. Теплый! Ребрышки подымало дыхание.
— Это сын твой, — прошептала Хара. Она, передвинула его руку. — А вот — твоя дочь. — Пальцы ее дрогнули. — Усул, теперь ты взаправду ослеп?
Он знал, о чем она думает: «Слепой должен быть оставлен в Пустыне». Племена не отягощали себя балластом.
— Отведи меня к Чани, — попросил Пауль, словно не замечая вопроса.
Хара развернула его, направила влево.
Теперь-то наконец Пауль ощутил, что Чани мертва. Он вступил в ту ненавистную ему Вселенную, и собственная плоть ныне мешала ему. Всякий вздох ранил его душу. Двое детей. Он подумал, неужели его занесло в тот временной коридор, где пророческое зрение более не вернется к нему?.. Впрочем, это неважно.
— Где мой брат? — послышался за спиной голос Алие. Пауль ощутил, как она рванулась к нему, как забрала его руку из ладони Хары.
— Я должна переговорить с тобой! — прошипела Алия.
— Подожди немножко, — ответил Пауль.
— Ни секунды! Речь идет о Лихне.
— Я знаю, — отвечал Пауль, — погоди минутку.
— У тебя нет минуты!
— У меня их много.
— Но не у Чани!
— Молчи! — приказал Пауль. — Чани умерла, — и он прикрыл рукой рот сестры, чтобы заглушить возражения. — Молчи, приказываю тебе! — почувствовав покорность ее, он отнял руку. — Опиши мне все, что ты сейчас увидишь, — проговорил он.
— Пауль! — разочарование и слезы слышались в ее голосе.
— Не обращай внимания, — проговорил он. И постаравшись насколько возможно обрести внутреннее спокойствие, заставил себя обратиться к пророческому зрению. Да, все так и было. Тело Чани лежало на циновке в круге света. Кто-то расправил на ней белую одежду, пытаясь прикрыть кровь от родов. Теперь все равно… он не мог оторвать своих глаз от лица ее, спокойствием своим отражавшего вечность.
Пауль отвернулся, но Чани оставалась перед его глазами. Она ушла и не вернется вовеки. И все теперь пусто: земля, воздух… вся Вселенная. Такое отмерено ему наказание… Ему хотелось плакать, но слезы не шли. Или он уже слишком долго пробыл фрименом? Смерть Чани требовала от него влаги.
Поблизости пискнул ребенок, на него шикнули. Звук этот опустил пелену тьмы на видение. Вот она — другая Вселенная, — думал он. — Двое детей.
Из какого-то позабытого транса выплыла неясная мысль. Он снова попытался вызвать разумом непокорное зрение пророка, но не сумел. Перед внутренним оком его не проплыло и клочка видения. Он понимал, что теперь отвергает будущее… любое.
— Прощай, сихайя моя! — прошептал он.
Откуда-то из-за спины послышался резкий и настойчивый голос Алие.
— Я привела Лихну!
Пауль обернулся.
— Это не Лихна, — ответил он. — Это лицедел. Лихна мертва.
— Так говорит и он сам, — произнесла Алия. Пауль медленно повернулся на голос сестры.
— Я не удивлен тем, что ты жив, Атрейдес, — голос был похож на голос Лихны, но только похож, словно говорящий пользовался голосовыми связками девушки, не заботясь более о правдоподобности. Пауля даже удивила странная честность, угадывавшаяся в этих словах!
— Не удивлен? — спросил Пауль.
— Я — Скитале, лицедел-тлейлаксу, и хотел бы кое-что выяснить, прежде чем предлагать сделку Атрейдесу. Возле тебя находится гхола или Дункан Айдахо?
— Дункан Айдахо, — отвечал Пауль, — но я ни о чем не стану торговаться с тобой.
— Я думаю, ты ошибаешься, — возразил Скитале.
— Дункан, — бросил Пауль в сторону. — Если я попрошу, ты убьешь этого тлейлаксу?
— Да, милорд, — в голосе Айдахо слышалась едва сдерживаемая ярость берсерка.
— Подожди! — произнесла Алия. — Ты ведь не знаешь, от чего отказываешься.
— Знаю, увы, слишком хорошо знаю, — отвечал Пауль.
— Значит, это и впрямь Дункан Айдахо, — помощник Атрейдесов, — проговорил Скитале. — Итак, мы сумели найти нужную кнопку! Гхола может вспомнить собственное прошлое. — Пауль услышал шаги. Кто-то коснулся его левого рукава. Голос Скитале раздавался чуть сзади: — Что ты помнишь из своего прошлого, Дункан?
— Всё. Даже детство. И еще тебя — возле бака, когда меня извлекали оттуда, — отвечал Айдахо.
— Чудесно, — востороженно выдохнул Скитале. — Изумительно!
Голос его перемещался. Видение бы! — твердил себе Пауль. Слепота так мешала сейчас. Опыт Бене Гессерит твердил, что сейчас Скитале безумно опасен, но Пауль мог только слышать голос, угадывать за спиной тень движения.
