На завтраке оказалось — мало, но все равно сытно. Туман пошел клочьями, но, вероятно, эти остатки хмари имели стойкость, а потому никуда пропадать не спешили. Накатывали и отступали, одно облачко за другим. Разгоревшийся костер, оставивший, к слову, Родю без его вооружения, разогнать погоду, развеселить ее и преобразить в солнце, не мог. Зато вскипятил кипяток и согрел тепло. Шутка: воду и тело.
— Как, говоришь, тебя зовут-то? — сказал Юха. — Вылетело что-то из головы.
— Да никак я не говорил, — ответил Родя. — Поэтому в голову и не влетало.
— Ай, паря! — закивал головой Степан. — Молодой, да ранний. Далеко пойдешь.
Тойво доброжелательно улыбнулся всем, типа, он одобряет диалог, но сам промолчал.
— Ну, так представься, — развел руки в стороны Юха. — Иначе, как же нам к тебе обращаться?
"Называйте меня просто: цезарь", — подумал Родя, но тут же в голову пришло воспоминание о цесаревне-лягушке, пообещавшей на его голову все земные напасти. Да, вроде и ерунда, но все равно не хотелось, чтоб его имя ненароком дошло до слуха едкой женщины.
"Abandon hope, all ye who enter here", — вдруг, сказал Степан и объяснился. — Оставь надежды, всяк сюда входящий, на иностранном языке. Рабле.
— Данте, — поправил коллегу Юха, а Тойво зашелся задорным смехом.
"Действительно", — подумал Родя. — "Не буду лишать себя надежды. Не этой, разговорчивой (Toivo — в переводе, надежда, примечание автора), а оставлю-ка имя свое при себе".
— Я рыбачить могу и ремонтировать сетки, ловушки, садки, — выдал он, потому, как никакое имя в голову не приходило, будто на всем свете этих имен всего четыре — и все уже заняты.
— Как, как? — не расслышал Степан.
— Садко, — сказал ему Юха и повернулся к Роде. — Садко (Satka — в переводе, садок для рыбы, примечание автора), правильно я расслышал?
— Садко, — обрадовался Родя. — Действительно — Садко.
Тойво, отсмеявшийся к этому времени, одобрительно покивал головой и поджал губы, вроде бы с пониманием и уважением.
Они все помолчали немного, с очень значительным видом потягивая остывающий отвар, будто все разом стали причастны к некой тайне. Родя на радостях обретения нового имени даже хотел предложить послушать его игру на кантеле, но тут Степан очень серьезно сказал:
— А пошли с нами, Садко?
— В Ладогу? — уточнил Родя.
— Да сдалась тебе эта Ладога! — махнул рукой Юха. — Это так, начало пути.
— Мы дальше идти намереваемся, — также значительно проговорил Степан, даже Тойво изобразил на своем лице озабоченность, отчего стал похож на какого-то зайца.
Родя решил не гадать, дожидаясь дальнейших объяснений, и он их дождался.
— Жили-были в Ливонии одни очень здравомыслящие парни, ну, и разумные девушки тоже, — начал Юха и, подумав о своей неточности в суждениях, добавил, в конце концов, запутавшись. — Конечно, и старики у них были, и старухи. И младенцы тоже.
— А также собаки, кошки и утварь, — саркастически заметил Степан. — Был народ такой — сеты.
— Был, да сплыл, — вновь вернул себе инициативу Юха. — Просчитали они как-то, либо подсказал кто из ведающих, касательно прогноза на далекое и не очень будущее. Мол, сгинет Ливония, съедят ее слэйвины и не подавятся, а память сотрут. Ну, во всяком случае, будут стирать самым тщательным образом: огнем и железом. Вот они и подумали: ну, его в пень, это будущее. Собрали вещи — и только их и видели.
— Остался от них лишь город Сегежа, да сказки. Да название, которое вполне может быть не совсем правильным (seutu — в переводе, край, местность, примечание автора), — добавил Степан. — Пришли в другой край, осели там, вот и опять сделались сетами.
Зависла некоторая пауза, для усиления загадочности, наверно. Ни Родя, ни Тойво ее не нарушили. Первому было нечего сказать, второй молчал по сложившейся традиции.
— Богатые они люди были, эти сеты: оружие, украшения — да много чего. В Сегеже-то много всего полезного пришедшие людики обнаружили, настолько, что даже позабыли, что не их рук это дело. Так что искать там удачу — бессмысленно. Все уже найдено до нас.
— Но не мог целый народ исчезнуть бесследно, — заявил Степан, когда Юха замолчал. — Говорили старые люди, что ушли сеты в Индию. А совсем старые утверждали, что подались они к готам, там сели на лодки и уплыли на закат.
— И вы, стало быть, намереваетесь тоже в Индию податься? — не выдержал Родя.
— Не, до Индии далеко, — возразил Степан. — Мы в Ладоге к каравану торговому наймемся, в Рим пойдем, а там до Геркулесовых столбов уже рукой подать. Готы, что осели поблизости, наверняка что-нибудь помнят.
— Так зачем вам сеты понадобились? — удивился Родя.
— Эх, Садко! — опечалился Юха. — Ка бы ты с нами пошел, сказали бы.
— Пошли, паря, не пожалеешь, — горячо сказал Степан.
— Почему бы и нет, — пожал плечами Родя. — Вот только средствами я стеснен изрядно. А с пустыми карманами — как дорогу выдержать?
— Ерунда, — махнул рукой Степан. — В Ладогу придем, там сумеем подзаработать. Мы мастеровые хорошие, ты — рыбак.
Родя хотел добавить, что он, вообще-то, музыкант, но передумал.
— Или так к каравану прикрепимся, — предположил Юха. — За жалованье.
— По рукам? — обрадовался, что все так складно, Степан и вытянул вперед руку. Ее сразу же пожал Тойво с горящими от радостных ожиданий глазами.
— По рукам, — согласился Родя и положил свою ладонь на их рукопожатие сверху. К ним присоединился Юха. Просто братство какое-то на берегу Свири.
— Поставили сеты на острове Китеж-град, каждый, кто зайдет за его стены, денег получит и здоровья, сколько душа пожелает, — продолжил свой рассказ Юха.
— Не Китеж (khita — пустой участок земли, на руническом санскрите, примечание автора), а Себеж (от двух слов на руническом санскрите: "si" — бросать, и "bija" — начало, происхождение, примечание автора), — поправил его Степан. — Только душа должна пожелать, а не корысть человеческая, или жадность с алчностью. Лишь в этом случае получишь себе здоровья и денег.
— Мало кто сумел Себеж этот найти, — сказал Юха.
— И вы думаете, вам повезет? — довольно скептически поинтересовался Родя.
— Во-первых, не вы, а мы, — возразил Степан. — Во-вторых, если не пытаться, то и не найти — это точно. Разве не так?
— Так, — ответил Садко.
Однако мечтам их не суждено было сбыться. Они переправились через Свирь, дошли до Ладоги, никем не потревоженные, но, едва они переступили за городскую стену, занемог Тойво. Лекаря найти в незнакомом городе было тяжело, а взявшийся за плату, составляющую все денежные активы всех четверых путешественников, врач, к утру следующего дня благополучно установил смерть пациента.
