Октавия прищурилась еще в начале тирады. Она понятия не имела, кто это, однако собственная ценность придала ей смелости.
— Я не человек, — произнесла она с большей язвительностью, чем намеревалась.
Воин усмехнулся в ответ.
— Об этом обстоятельстве хорошо бы помнить рабу, который пялится на тебя с вожделением в единственном уцелевшем глазу. Никогда не предполагалось, что гены Homo sapiens и Homo navigo изящно сольются при смешивании. Баланс ваших феромонов любопытен. Я удивлен, что вы не отталкиваете друг друга.
— Чего ты хочешь, Рувен? — Септим не скрывал льда в своем голосе.
— А, так ты меня знаешь, — раскосые глазные линзы легионера остановились на оружейнике. — Должно быть, ты седьмой.
— Так и есть.
— В таком случае тебе следует проявлять ко мне больше уважения, чтобы не разделить участь второго, — Рувен снова усмехнулся низким певучим баритоном. — Тебе когда-нибудь доводилось видеть душу, вырванную из своего плотского вместилища? Происходит миг, единственный и прекрасный миг, когда тело продолжает стоять, и по его нервам протекают волны электрического огня, которые испускает умирающий мозг. А сама душа бьется, она все еще достаточно плотно связана с трупом, чтобы чувствовать агонию взрывающейся нервной системы, но не в силах что-либо сделать, кроме как корчиться в потоках эфира.
Рувен удовлетворенно вздохнул.
— По правде говоря, мне редко случалось видеть более совершенное воплощение ужаса. Я поблагодарил второго за дар его смерти, ибо в ту ночь чрезвычайно много узнал о варпе и о собственных силах.
— Ты убил Секунда, — Септим моргнул. — Ты его убил.
Безликий воин отвесил учтивый поклон.
— Виновен.
— Нет, — Септим сглотнул, пытаясь заставить себя думать. — Талос бы тебя убил.
— Он пытался, — Рувен зашагал по оружейной, изучая инструменты Септима. Он остановился, дойдя до Пса.
— А ты что такое, мелкая тварь? — Рувен пихнул слугу сапогом, столкнув Пса с его места. — Навигатор Этригий практически не заботился о своих рабах, не так ли? — он посмотрел на Октавию. — Тебе достались в наследство отбросы, девочка.
Пес ощерился на него с пола, но Рувен уже отошел.
— Септим, ты сильно переоцениваешь способности твоего хозяина — и его благоразумие — если думаешь, что Талос когда-либо мог меня убить. После Секунда он действительно пытался, и я каждый раз одобрял его энтузиазм. В конце концов, он прекратил скучные попытки отомстить, хотя так меня и не простил. Думаю, он устал от неудач.
Октавия приподняла бровь. Отказаться от мести? Звучало непохоже на Талоса.
Септим был менее склонен сдерживаться.
— Это из-за тебя у меня такое лицо, — произнес он. — Мир-тюрьма в системе Крита.
Рувен уставился на смертного сверху вниз, осматривая дорогую и изящную аугметику на виске и глазнице.
— А, так это ты был пилотом того «Громового ястреба». Мальчик, а ты хорошо обученный грызун.
Септим стиснул зубы, сжав кулаки, чтобы побороть переполняющее его желание потянуться к пистолетам.
— Ты послал заключенных убить нас на Утешении.
Самоуверенность Октавии улетучивалась. На Утешении Септима оставили изуродованным в кабине «Громового ястреба», сочтя мертвым, ее же выжившие избили почти до потери сознания и уволокли за волосы в глубины тюремного комплекса.
— Это был ты? Ты их послал? Четыре часа, — прошептала она. — Я была в темноте с этими… животными… Четыре. Часа.
Рувен покачал головой, отмахиваясь от мелодраматичной человеческой ерунды.
— Хватит скулить. Мой доспех требует обслуживания.
— Я не твой оружейник, — практически рассмеялся Септим.
— Ты занимаешься оружием и доспехами Первого Когтя, разве нет?
— Да. И ты не из Первого Когтя.
— Был когда-то. И буду снова.
— В таком случае, сможешь приказывать мне заниматься твоим доспехом, если Первый Коготь примет тебя назад. И я снова откажусь. А пока что убирайся.
Рувен поочередно посмотрел на каждого.
— Что ты только что сказал?
— Убирайся, — Септим поднялся на ноги. Он не пытался достать оружие, зная о бесполезности подобного жеста. Легионер мог бы расправиться с ними за один удар сердца, если бы захотел. — Убирайся из оружейной моего господина. Это территория Первого Когтя и тех, кто им служит.
Рувен хранил бесстрастное молчание. Такого он попросту не ожидал. Замешательство и изумление заметно перевешивали всю злость.
— Убирайся, — в отличие от Септима, Октавия вытащила пистолет. Она направила его на рогатый шлем колдуна.
Пес последовал ее примеру, и из прорехи в лохмотьях появился его грязный дробовик.
— Хозяйка велит уходить.
Марук последним прицелился из своей лазерной винтовки, сделанной из полированного железа.
— Леди попросила вас удалиться.
Рувен так и не пошевелился.
— Обычно Талос гораздо лучше обучал своих рабов, — сказал он.
Теперь и Септим вытащил пистолеты, нацелив их в лицевой щиток Повелителя Ночи. Рабы стояли вместе, неважно, был ли этом смысл.
— Я велел тебе убираться, — повторил он.
— Ты же не веришь на самом деле, что меня это испугает, да? — Рувен сделал шаг вперед. Две красные точки на левой глазной линзе колыхнулись, когда Септим отщелкнул предохранители. Легионер покачал головой. — Вы живы лишь из-за вашей ценности для Легиона.
— Нет, — в глазах Септима, темном человеческом и стеклянном искусственном, бурлила ярость. — Мы живы, потому что ты один на корабле и все тебя ненавидят. Мой господин многим со мной делится. Я знаю, что Возвышенный ищет хотя бы малейший, крохотный повод казнить тебя. Знаю, что Первый Коготь скорее убьет тебя, чем доверится. У тебя нет прав на наши жизни. Мы живы не благодаря своей ценности, а из-за твоей никчемности.
Прежде, чем Рувен ответил, Октавия потянулась свободной рукой к повязке, запустив пальцы под край ткани.
— Убирайся, — пистолет в другой руке подрагивал. — Убирайся.
Рувен наклонил голову, уступая.
— Это было чрезвычайно поучительно, рабы. Благодарю вас.
После этого он повернулся и вышел из комнаты. Переборка закрылась за ним.
— Какого черта это было? — поинтересовался Марук.
— Плохая душа, — Пес хмурился. Казалось, зашитые глаза морщатся, сжимаясь сильнее, чем обычно. — Очень плохая душа.
Септим убрал оружие в кобуры. Он в три шага пересек комнату и заключил Октавию в объятия. Марук отвернулся, внезапно испытав укол смущения. Они еще не соприкасались настолько тесно при нем, и он знал Септима достаточно хорошо, чтобы понять, что для подобной дерзости оружейнику потребовалось все его мужество. Он достаточно легко мог наставить пушку на полубога, однако ему приходилось приложить огромное усилие, чтобы предложить поддержку той, о ком он заботился.
