Ксарл рассмеялся.
— С каких пор ты начал проявлять внимание к боевым инструктажам?
— Когда появилась вероятность, что я встряну во что-то настолько дурацкое.
В зал, который находился перед ними, из бокового помещения высыпало отделение слуг. На их табардах была видна падающая звезда Странствующих Десантников. По мнению Талоса, не нужно было быть пророком, чтобы усмотреть в этом дурное предзнаменование.
Огонь лазеров хлестнул мимо них и по ним, оставляя на броне уродливые угольно-черные отметины. Первый Коготь даже не замедлился — они прорвались сквозь порядки солдат, словно зимний ветер, оставляя за собой падающие тела и отсеченные конечности.
Клинок Ангела шипел и трещал, его силовое поле выжигало пятна крови. Они испарялись, исчезая с мерцанием дымного пламени, и оружие стало чистым спустя считанные секунды после того, как в последний раз забрало жизнь.
Узас споткнулся, замедлился и нарушил строй.
Талос выругался и оглянулся через плечо.
— Брось черепа, — произнес он по воксу.
— Черепа. Черепа для Трона Черепов. Кровь для…
— Брось проклятые черепа.
Узас повиновался, с усилием отойдя от тел, и ускорился, чтобы догнать братьев. Вероятно, сквозь его искаженное восприятие пробилось ощущение спешки. Талос сомневался, что брат послушался из-за внезапно обретенной способности выполнять приказы.
Септим не мог удержаться. Ему никогда это не удавалось. Садясь в кресло, он всегда обнаруживал, что ухмыляется, как в детстве, когда был мальчиком, который хотел стать пилотом.
Марук проверил застежки на кресле второго пилота. Ему было куда менее весело.
— Ты можешь на этом летать, так ведь?
Продолжая по-ребячески улыбаться, Септим плавно заговорил по-нострамски.
— Это «да» или «нет»? — Марук пристегнул последний ремень.
Септим не ответил. Он потянулся рукой к гарнитуре.
— «Черненый» готов к запуску. Запрашиваю окно.
Вокс малого радиуса затрещал в ответ.
Одновременно с этим корабль начал дрожать в такт собственным воющим двигателям. Ангар за бронированным окном был целиком занят слаженной суетой, полускрытой волнами ряби от жара дюз. Маруку были видны ковыляющие сервиторы, которые освобождали пусковую палубу, погрузчики с пустыми захватами, отъезжающие от посаженных летающих машин, несколько содрогающихся под нарастающий визг кормовых ускорителей «Громовых ястребов». Своими скошенными крыльями и зловещими носами все десантно-штурмовые корабли чрезмерно напоминали агрессивных птиц. На броне корпуса каждого из них были изображены крылья животного, повторяющие очертания металлических крыльев. На покатом металле машины Септима, «Черненого », был нарисован распростертый костяк вороньих крыльев, тянувшихся к турелям.
Хотя он и работал возле отрубающих пальцы, дробящих конечности и рвущих барабанные перепонки промышленных ловушек, за всю жизнь ему не доводилось видеть машины с более злобным видом, чем штурмовой транспорт «Громовой ястреб».
— Не люблю летать, — признался он.
Септим держал одну одетую в перчатку руку на рычаге управления полетом, а другую — на одном из многочисленных рычагов, разбросанных по всей консоли.
— Странно, что ты это только сейчас заметил.
Первый десантно-штурмовой корабль поднялся на столбе загазованного и мерцающего жара. Маруку он представлялся неуклюжим, трепещущим в воздухе металлическим зверем, двигатели которого выли чересчур громко.
Затем последовал звуковой удар. Марук заморгал после вспышки белого пламени и дернулся от грохота, который раскатился, словно гром в пещере. Корабль рванулся к открытому просвету космоса на дальнем конце ангара.
«Не совсем уж неуклюжий», — подумалось ему. Трон, при желании эти штуки могли шевелиться.
— «Черненый », — протрещал вокс. — Удачной охоты.
Септим снова ухмыльнулся.
Люк открылся, за ним оказались трое слуг в широких облачениях. На груди у них были вытканные дорогой золотой нитью изображения сжатой руки Красных Корсаров. Их капюшоны были надвинуты, но они все равно склоняли головы, кивая с подобострастным почтением.
— Приветствую, Живодер, — произнес первый. — Добро пожаловать на борт «Пагубного наследия».
Вариэль не стал надевать шлем, несмотря на присущий тому устрашающий облик. За прошедшие годы он заметил, что его открытое лицо вызывает у людей более неуютное чувство. Он полагал, что причина заключалась в его глазах — в мифологической литературе светлые, как полярный лед, глаза часто указывали на некие нечеловеческие качества — однако это была всего лишь догадка. По правде говоря, он никогда не утруждался спросить об этом.
— Вам известно для чего я здесь? — поинтересовался он.
Снова раболепное кивание покрытых голов.
— Думаю, что да, повелитель. Вокс-сообщение было испорчено штормом, однако оно касалось генных хранилищ, не так ли?
— Именно, — кивнул Живодер. — И я не могу позволить себе впустую тратить время, — добавил он.
— Мы сопроводим вас к генным хранилищам.
— Благодарю, — улыбнулся Вариэль. В этом жесте было не больше теплоты, чем в его глазах, однако рабы зашевелились. Пока они шли по сводчатым коридорам, он отметил, сколько дополнительного осветительного оборудования установили техноадепты Тирана с момента захвата «Эха проклятия». Одним из наиболее заметных аспектов его преображения в «Пагубное наследие» было изобилие временно пристегнутых к стенам ламп, которые создавали куда более резкое освещение, чем мог вынести экипаж любого из боевых кораблей Восьмого Легиона.
Он был уверен, что это будет первым, что изменит Талос. Вариэль как-то из праздного любопытства посетил Черный Рынок. Не составляло труда представить, как те самые слуги Повелителей Ночи крадут светильники для личных нужд, торгуют ими, воруют энергетические ячейки или бьют лампы просто из злобы.
Коридоры были ужасно грязными, что и неудивительно. Вариэль давно привык к мириадам разновидностей порчи, которая охватывала малообслуживаемый корабль. К настоящему моменту Красные Корсары владели «Эхом проклятия» уже шесть лет, предоставив ему уйму времени, чтобы сгнить и покрыться грязью.
Через несколько минут Вариэль спокойно извлек свой болт-пистолет и пристрелил сзади всех троих проводников. Благодаря одеяниям вышло гораздо меньше беспорядка, разлетевшееся мясо осталось внутри, будто сырая каша в шелковом мешке. Останки троих рабов дергались, кровь из разорванных внутренностей медленно пропитывала одежду.
