– Я? – Бальдвиг так изумился, что не сразу сообразил, о чем шла речь. Недавний разговор с Вигмаром уже порядком выветрился из его памяти, как не стоящий особого внимания. – Какие стихи об Ингирид? Женщина, ты с ума сошла!
– Я как раз в здравом уме! А вот ты! Ты смеешь называть себя другом конунга, просить у него помощи в тяжбах, а сам сочиняешь стихи о его дочери!
– Я в жизни не сложил двух толковых строчек! – изумленно отозвался Бальдвиг, в многочисленные умения которого стихосложение не входило. – Вигмар, ты…
«Ты что-нибудь понимаешь?» – хотел он спросить и не спросил. Едва лишь бросив взгляд на напряженное лицо квитта, Бальдвиг понял: Вигмар знает, о чем идет речь. И тут же вспомнил сам. «Наверное, сочинять стихи о женщинах трудно?» – «Не труднее, чем о морских походах и битвах». И какой тролль их обоих потянул за язык! Ведь и пьяными не были!
– Это неправда! – поспешно повторил Бальдвиг. Он старался сохранять спокойствие, но все же не мог подавить тревожного волнения, его черные брови дергались. – Вигмар вовсе не сочинял стихов о конунговой дочери!
– Сам Локи позавидует твоему лицемерию и коварству! – с негодованием воскликнул Оддульв, наконец сумевший вставить слово в возмущенные речи жены. И теперь возмущенный не меньше, учуяв случай перетянуть благосклонность конунга на свою сторону и тем поправить дело о спорной земле. – Я сразу угадал, зачем ты притащил сюда этого квитта, этого убийцу! Я думал, тебе нужна моя жизнь и мое добро, но ты метил еще дальше! Окольничий! Ты задумал поохотиться на птицу, которой нет дороже в земле раудов! Ты привез этого колдуна, чтобы он приворожил дочь конунга! Но это вам так не пройдет! Вас заставят расплатиться за все!
Толпа шумела изумленно и грозно; еще не разобравшись, многие в пьяной удали уже тянулись к оружию. Решительно раздвигая людей, к сиденью конунга пробралась йомфру Ульврун.
– Да расскажите наконец, что случилось! – потребовала она. – Что вы мечетесь и бранитесь, как стая троллей в полнолуние!
Оддульв открыл было рот, но задохнулся: гневные крики истощили его силы, ему требовалась передышка. Бьяртмар конунг захихикал. Этим вечером он уже и не надеялся так повеселиться. Ульвхедин ярл, разбуженный наконец кем-то из своих хирдманов, с трудом сел и мотал головой, постепенно приходя в себя.
Теперь гридница была светла от множества факелов и полна людей: разбуженное шумом, сюда собралось чуть ли не все население усадьбы, кое-как одетое и растрепанное. В задних рядах, где было трудно разобрать слова, строились предположения одно удивительнее другого: от неожиданного обручения йомфру Ингирид до очередного набега кваргов, с которыми у раудов сложились такие же нехорошие отношения, как между фьяллями и квиттами.
– Говори ты! – велела Ульврун жене Оддульва. – Ведь это ты первой подняла шум?
– Я, Уннгерд дочь Хьяльти, утверждаю, – строго и отчетливо начала та, как будто держала речь перед всем тингом. – Утверждаю, что Вигмар из племени квиттов, человек Бальдвига Окольничего, сложил стихи об Ингирид, дочери Бьяртмара конунга, чтобы колдовскими чарами привлечь к себе ее любовь и погубить. Отвечай, что это не так, Бальдвиг Окольничий, если можешь!
Стоявшие поближе возбужденно загудели. Ладно, если бы открылся умысел об убийстве, этим мало кого можно удивить. Но при разговорах о колдовских чарах, да еще и чарах любовных, у всякого, если он не каменный великан, холодной жутью сожмется сердце. Люди попятились от Вигмара. Его лицо с жестко сомкнутым ртом и блестящими желтыми глазами вдруг показалось страшным не по-человечески. Его звали оборотнем… А может, и в самом деле?
– Откуда ты взяла это, Уннгерд дочь Хьяльти, и кто может подтвердить твои слова? – сурово спросил Бальдвиг. Он уже взял себя в руки и приготовился защищаться всеми доступными средствами.
– Мои слова может подтвердить Катла, – ответила Уннгерд уже чуть тише, не с таким гневным напором в голосе. Слов служанки маловато для такого серьезного обвинения, тем более что она запомнила всего один кеннинг и одну полную строчку.
– Служанка! – со всем возможным презрением повторил Бальдвиг. – Зато я сам утверждаю, что в этих стихах не было ни единого намека на йомфру Ингирид. Они были сложены совсем о другой женщине. О невесте Вигмара, которая осталась на Квиттинге.
– А кто может подтвердить это? – воскликнул Оддульв. – Где эта женщина и где ее родня, которая нам подтвердит, что квитт имеет право складывать о ней стихи? Где они? Пусть они придут и подтвердят твои слова при свидетелях!
– Ты сам знаешь, Оддульв, что просишь невозможного! – ответил ему Бальдвиг. – Но разве служанка может подтвердить иное? Разве в тех стихах были слова, указывающие на йомфру Ингирид?
– Может быть, ты повторишь нам эти стихи? – Уннгерд ужалила его ядовитым взглядом.
– М-м… Я не помню всего… – признался Бальдвиг. – У меня не слишком-то хорошая память на стихи. Но ведь можно спросить… Пусть сам Вигмар повторит их.
Все опять посмотрели на Вигмара. Он сохранял внешнее спокойствие, но в душе его кипело негодование на самого себя – не мог промолчать со своими стихами! Дома, поблизости от Рагны-Гейды, ему и то удавалось сохранить побольше здравого рассудка! Нет бы ему отказать Ингирид и на том успокоиться! Дочь Бьяртмара все же принесла ему несчастье своей дурацкой просьбой, хотя он и не думал ее выполнять.
– Я слышал, как Ингирид просила его сложить о ней стихи, – подал голос один из Дьярвингов. Вигмар не помнил, Стейн его зовут или Амунди, поскольку все Дьярвинги для него были на одно лицо. – Я только раньше не хотел говорить, поскольку просьба не из самых подходящих…
– И что он ей ответил? – спросили сразу несколько голосов.
– Что он не такой дурак, – с некоторым смущением доложил Стейн.
Кое-кто в задних рядах засмеялся. Но большинство понимало, что тут не до смеха.
– Ну, Вигмар, ответь же им! – воскликнул Бальдвиг. – Повтори стихи, и они поймут, что это о ком угодно, но не об Ингирид!
– Если люди очень хотят враждовать, их не убедят никакие слова, обладай ты хоть красноречием самого Одина! – ответил Вигмар. – Мои стихи были сложены о другой женщине. Она осталась далеко отсюда. А складывать висы для Ингирид дочери Бьяртмара я даже не помышлял. Пусть богиня Вар слышит меня.
– Может быть, он складывал висы и о другой женщине! – не сдавалась фру Уннгерд. – Но кто, кроме него самого, нам поручится, что он не складывал висы об Ингирид?
– Ха! – с негодованием воскликнул Бальдвиг и хлопнул себя по бедрам. – Это уже неразумно! Гнев – плохой советчик! Если так рассуждать, то кто поручится, что ты и твой муж не складывали хулительных стихов про меня или про самого конунга?
