Капитан Торрес склонилась над перилами вокруг кафедры, строчила приказами и требовала информацию. Ей на глаза попался Чевак, который лежал на полу и улыбался, и она нахмурилась. Ко всем проблемам еще не хватало сумасшедшего инквизитора.
— Доложить о состоянии корабля, — отрывисто скомандовала Торрес. — Чувствую, что-то не в порядке с рулевыми системами.
— При прыжке мы потеряли левый стабилизатор и эфирные лопасти, — ответил лейтенант, сидящий в трансепте в окружении рунических экранов, слуг и сервиторов. — Рулевой пытается компенсировать урон. Устройства связи…
— Забудь про связь. Что с инженариумом?
— Подтверждено разрушение левой станины светового двигателя. Технопровидец докладывает: прыжок нанес критические повреждения варп-двигателю, они сейчас пытаются найти источник сильной утечки энергии. Пока они не закроют ее, щиты и орудия не будут функционировать, капитан.
— Что я наделала? — спросила себя Торрес, положив руки на бедра и медленно покачав головой.
— Что следовало сделать, — ответил Чевак. Он уже встал на ноги, но все еще улыбался, как самоуверенный шут. Опершись на перила, он листал рамки-страницы «Атласа Преисподней». Торрес сглотнула, почувствовав присутствие артефакта по волнам психического и физического отвращения, проходящего через нее всякий раз, когда она оказывалась рядом со страницами из плоти. Распутус начал стенать в своей клетке на другой стороне командной палубы. Удовлетворившись, Чевак захлопнул позолоченную обложку.
— Клют был прав, а я нет, — признал он достаточно громко, чтобы его услышал Клют. Тот стоял в задней части командной палубы, ожидая лифт и глядя на темные чудеса, творящиеся за иллюминаторами мостика. Чевак направился к нему. — Прыжок был необходимым злом. Ты дал нам выбор.
Торрес, похоже, не слышала его, все еще пытаясь осознать катастрофический урон, который ее действия причинили кораблю — семейной реликвии, последней надежде угасающего Торгового Владения Торрес-Бушье на Зиракузах.
— Поле Геллера? — спросила она. Несмотря на душевные терзания, она продолжала следовать флотским правилам. Сначала выживание, а жалость к себе может и подождать.
— Держится, — ответил офицер и осторожно добавил: — Пока что, капитан.
— Есть ли признаки выхода из варпа других кораблей?
— Сложно сказать…
— Хоть попытайтесь, лейтенант.
— Капитан, вся область пребывает в движении. Если из варпа рядом с нами выйдет целый флот, я не смогу этого заметить.
— Очень маловероятно, что нас выследили и прыгнули за нами. Мы и сами не понимали, куда летим, так что откуда им знать? — объявил Чевак, расхаживая по возвышению. Инквизитор решил, что лучше не упоминать арлекинов, которые явно знали, где он.
Никто не заметил того, что происходило с Чеваком на мостике в течение тех страшных минут. Возможно, в неудачном межзвездном прыжке были виновны повреждение варп-двигателя или извращенная, непредсказуемая имматериология Ока, а возможно, и то, и другое, но это ничего не значило. Торговый корабль определенно переместился дальше, чем на пять световых лет, как приказала Торрес. Он мог вырваться из варпа где угодно. Вернее, где угодно в Оке Ужаса, потому что любой из тех, кто пребывал на командной палубе, мог выглянуть наружу, в пустоту, и убедиться, что «Малескайт» по-прежнему пребывает в аду.
— Он прав, — признала капитан Торрес. — Лейтенант, определить наше местоположение.
— Не стоит утруждаться, — возразил Чевак. Теперь он стоял рядом с Клютом у двери лифта. — Мы в местах, не нанесенных на карту. Далеко даже от опасных, ненадежных путей, по которым Эпифани водит нас через космос Ужаса.
— Вы знаете, где мы?
Чевак посмотрел сквозь сводчатые иллюминаторы мостика, задумчиво морща лоб.
— Можно сказать, да. Был тут однажды. Недолго. И не советовал бы здесь бывать.
— Это место как-то называется? — спросила Торрес.
— У него есть имя, но ваши мемохранилища его не идентифицируют, — сообщил Чевак, обращаясь ко всему мостику. — Это имя — Скорпенто Маэстрале. Око Ужаса — странное, очень и очень странное место. Но некоторые его части более странные, чем другие. В нем сосуществуют варп и реальное пространство. Время здесь мало что значит, материя и энергия — понятия расплывчатые, всем правит сила сырых эмоций. В некоторых областях Ока существуют обычные планеты и системы, куда вторгается нереальность. В Скорпенто Маэстрале все наоборот. Реальность здесь просто капля в имматериальном океане, и сейчас этой каплей являемся мы.
— Так что вы рекомендуете?
— Остановиться и постараться удержаться на одном месте, — настоятельно посоветовал Чевак.
— Здесь? На что мы будем ориентироваться? Это место рвет само себя на куски, — скептически поинтересовалась капитан.
— Это место безопаснее, чем вы думаете. Вряд ли кто-то найдет нас здесь или последует за нами, — заверил ее Чевак. — Выберите что-нибудь большое и медленное. Но не это, — приказал высший инквизитор, указывая на ярко пылающую голубую звезду. — Что бы вы ни делали, нельзя приближаться к этой звезде.
— Но почему? — Торрес была не в том настроении, чтобы играть в загадки. — Там нет обломков.
— Доверьтесь мне. Не подлетайте к звезде, — только и сказал Чевак. Вместо нее он указал на разбитый планетоид, с одного полюса которого как будто вырвали кусок в треть его массы. Из обнаженного ядра, как из смертельной раны, сочилась магма, позади в невесомости оставался след из расплавленных капель. — Лучше что-то вроде этого. Надо, чтоб ориентир предоставлял кораблю какую-то защиту, и рядом с ним можно было бы встать.
— И что мы будем делать, встав на якорь?
Чевак поразмыслил над разумным и убедительным ответом.
— Ремонтироваться?
— Для этого нужен сухой док, — Торрес не слишком впечатлилась предложением.
— Тогда просто подождите меня, я скоро вернусь.
Встревоженные вопросы капитана не закончились.
— Куда это вы еще собрались?
Двери лифта открылись, и оба инквизитора шагнули внутрь.
— Туда, где куда опаснее, чем здесь, — крикнул на прощание Чевак. Двери закрылись, оставив инквизиторов одних. Поднимаясь, кабина то и дело тряслась от ударов мелких камней по корпусу и маневров «Малескайта». Оба молчали.
— Мне жаль, — внезапно нарушил тишину Чевак, как будто наросшее изнутри давление наконец выдавило из него эти слова. — Мне правда жаль. Вот, я сказал это.
Когда Клют не ответил, он добавил:
— Извинения… как будто входят в привычку. Но в конце концов мне, пожалуй, много за что надо извиниться.
