— Айл, — выкрикивает Полковник, — ты пойдешь добровольцем на это задание?
— Если это означает покинуть эту камеру, тогда да, согласен, — отвечает мужчина и решительно кивает.
— Регис, ты пойдешь добровольцем на это задание? — спрашивает артиллериста Полковник. Регис колеблется, смотрит вдоль шеренги влево и вправо, а затем опять на Полковника.
— Я не хочу умереть, — бормочет он, глядя при этом в пол, — я бы предпочел остаться здесь, сэр.
Я вижу, как Полковник напрягся, словно Регис только что оскорбил его мать или что-то в этом духе.
— Я предлагаю тебе последний шанс, Регис, — говорит Шеффер, его голос начинает утихать, верный признак того, что он зол, — ты пойдешь добровольцем на это задание?
— Катитесь в ад, фраггеры! — отвечает Регис, его уныние внезапно превращается в ярость, и он кидается к болт-пистолету на ремне у Полковника. — я никуда не пойду с тобой, сумасшедший, я нахрен убью вас всех!
Шеффер шагает ему навстречу и тыльной стороной руки бьет Регису в челюсть, одним ударом отправляет его на пол. Тот вскарабкивается на ноги и замахивается на Полковника, но я поспеваю первым и солидно впечатываю кулаком в нос, повсюду разлетаются брызги крови и, кувыркаясь, он снова летит на пол.
— Мне по-настоящему жаль это слышать, — торжественно отвечает Полковник, не двигаясь после атаки.
— Не вызвавшись добровольцем, ты доказал мне и Императору, что больше не являешься верным и полезным слугой. Твое присутствие в этом учреждение более не является необходимым. Властью данной мне, как командующему офицеру судебной власти Императора, твой приговор о заключении пересмотрен, — продолжает Полковник. На лице Региса появляется улыбка. Когда Полковник отстегивает застежку на кобуре болт-пистолета, улыбка увядает, на ее место приходит ужас.
— Тем самым я приговариваю тебя к смерти, приговор привести в исполнение немедленно. Лейтенант Кейдж, исполните свой долг.
Он вытаскивает свой болт-пистолет и протягивает его мне. Я ощущаю в руке его тяжесть, от него пахнет свежей оружейной смазкой. Впервые за месяцы я держу в руках оружие, и его вес придает мне уверенности.
— Не двигайся и все будет быстро, — говорю я Регису, целясь в голову. Регис игнорирует меня и вскакивает на ноги, несется к двери в зал. Я провожу его дулом, но вмешивается Трост и валит того на землю. Они двое катаются там, дерутся и обмениваются короткими, злыми ударами, Регис пытается вырваться. Я вмешиваюсь и бью рукояткой пистолета Регису в лоб, ошеломляя его. Оттолкнув Троста в сторону, я ставлю ногу Регису на глотку, пришпиливая его к месту. Он еще некоторое время пытается сопротивляться, выкрикивает в мой адрес угрозы, после чего обмякает. По его лицу струятся слезы, по его серой робе в районе промежности расползается темное пятно.
— Прими свое наказание как солдат, — шикаю я на него с отвращением, и прицеливаюсь в левый глаз. Одно мягкое нажатие на спусковой крючок и все, хлопок детонации болта эхом отдает от стен, когда разрывной снаряд разносит череп Региса на части и пачкает мои ноги кровью и осколками кости. Я делаю шаг назад, пистолет слегка еще дымится, и смотрю на остальных. Квидлон выглядит ошеломленным, на лице Стрелли свирепая ухмылка, Морк все еще стоит по струнке, глаза смотрят прямо перед собой. Лица остальных ничего не выражают. Смерть для них не нова. Хорошо, потому что до того как миссия завершится, они увидят гораздо больше трупов.
Я возвращаю пистолет Полковнику и ору остальным построиться. Шеффер продолжает, словно только что вообще ничего не произошло, по очереди спрашивает остальных, вызовутся ли они добровольцами на задание. Они все отвечают — да.
ПОТРЕСКИВАЮЩИЙ на решетке костер сверкает искрами, когда обитатель комнаты подбрасывает еще одно полено в огонь. Потирая руки, он возвращается к низкому кожаному креслу в стороне от камина. Он худощав, щурит глаза, его темные волосы прилизаны назад, а подбородок украшает превосходно ухоженная бородка. На нем плотная рубашка из темно-синей шерсти, воротник на шее завязан золотым шнуром, ерзая, он сидит и ждет. Он вытянул свои длинные ноги перед собой, на них обтягивающие брюки из того же материала, что и рубашка. Он заинтересованно осматривает комнату, красные лакированные панели на стенах и книжную полку до потолка, которая тянется на несколько метров вдоль всей длины одной из стен. В футляре, очевидно вырезанном из слоновой кости, стоят часы, их методичное тиканье перебивает шум камина. Опять вернув свое внимание к книжной полке, мужчина встает и медленно подходит к ней, дабы исследовать собранные тома. Он пробегается пальцами по корешкам, склонив голову на бок, чтобы прочитать названия.
В этот момент со щелчком замка дверь позади него открывается. Разворачиваясь, он приветствует вошедшего улыбкой. Другой мужчина значительно старше, его лицо сморщено, словно смятый пергамент, но его глаза до сих пор чистые и ясные. От его прически осталось только несколько завитков седых волос, и он тяжело опирается на трость для ходьбы.
— Гестимор, так много прошло времени с последней нашей встречи, — говорит молодой и делает шаг вперед, после чего ласково кладет руку на плечо старику.
— Так и есть, — коротко отвечает Гестимор, его голос тверд и силен. — Я боюсь, что мы оба больше уделяем внимание нашему долгу, чем дружбе.
— По-другому быть не может, — буднично отвечает посетитель, помогая престарелому усесться в кресле.
— Давай, присаживайся и мы поговорим.
Молодой берет стул с прямой спинкой из-за рабочего стола и присаживается напротив Гестимора. Наклоняется вперед, кладет руки на колени, и сжимает их.
— Ты выглядишь еще старше, чем я мог представить, — печально произносит он.
— Да, Люций, я стар, — соглашается Гестимор, медленно кивая, — но у меня осталась еще пара славных лет, и мой разум все еще острый как никогда.
Иллюстрируя, он постукивает себя по голове.
— Зачем вы подчинились этому? Вы же знаете, что существуют лекарства против старения, — спрашивает Люций.
— Быть человеком, означает быть смертным, — философски отвечает престарелый мужчина, — отрицать это, значит думать о бессмертии, а это область только благословенного Императора. Ну, или для Темных Сил, которым мы мешаем. Отринуть свою смертность для меня, все равно, что отринуть все человеческое, за что я так упорно сражался, дабы защитить остальных.
Несколько минут оба сидят в полном молчании, приятное молчание, которое возможно только по прошествии многих лет дружбы. Первым его нарушает Гестимор, отвлекаясь от пламени в камине и взглянув на Люция.
