Андрей Ливадный - Последний из Бессмертных

Медленный танец теней наполнял помещение.

Под сводами величественного зала на фоне имитации клубящихся облаков лазерные лучи чертили бледные, обладающие объемом, но все же призрачные фигуры людей и машин.

Девушки, скользившие в грациозных движениях танца, то исчезали, то появлялись вновь, под стать тем эфемерным фигурам, что медленно брели по заросшей мхом древней дороге.

Музыка звучала грозно и величественно, но в ее глухие раскаты резкими нотами врывались пронзительные звуки, заставляющие сжиматься сердца.

Страх и надежда.

Страх и надежда…

Два слова, из которых складывалась жизнь.

Флора стояла у стены и смотрела то на танец подруг-теней, то на исторически достоверные картины, появляющиеся под сводами.

Обычно сцены из прошлого, просмотренные уже сотни раз, переставали вызывать ответные чувства, но сегодня что-то произошло в ее душе, и Флора вновь, как в детстве, сопереживала им – призракам, многие из которых еще живы.

Вот под сводами зала проявился фрагмент чернильной бездны, брызнули яркими, немигающими точками россыпи звезд, и, затмевая узор созвездий, вдруг появилась громада космического корабля: сфера, скупо обозначенная навигационными огнями, с шестью утолщениями, обнимающими ее, как руки, и с хорошо читаемой надписью на борту:

Земля. Колониальный транспорт «Надежда».

Щемило сердце, и Флора не понимала – почему.

Вроде все как обычно, и не девочка уже давно, чтобы в тысячный раз сопереживать лазерному шоу, но что-то все же происходило, вот только понять, что именно, не удавалось, она лишь чувствовала, как звездная бездна вновь приобретает осмысленное значение, превращаясь в путь…

Но кто же мог прийти оттуда, из коварного пространства, таящего лишь холод и смерть?

Никто из присутствующих в зале уже очень давно не питал иллюзий относительно далекой, почти позабытой, недостижимой прародины. Земля осталась там, за чужими узорами созвездий, и более не давала о себе знать.

«Что же со мной сегодня?»

Не хватало еще расплакаться, увидев иные картины, – их обязательно нарисуют лазеры, после того как объятый пламенем посадочных двигателей колониальный транспорт «Надежда» коснется опорами новой родины, которую выжившие назовут – Рок.

«Нет, не могу».

Не хотелось, чтобы кто-то из эмгланов (а их полно в зале) почувствовал ее состояние.

«Лучше выйду, прогуляюсь по свежему воздуху. Розы в самом цвету – любимое время года, не время для тоски».

– Уже уходишь? – настиг ее знакомый, чуть насмешливый голос.

Она обернулась уже на пороге зала.

Танец теней завершился, под сводами угасали последние величественные аккорды, а к ней, рассекая толпу, шел метаморф.

– Привет, Райбен. – Флора все же заставила себя улыбнуться – мило и беспечно.

– Прекрасно владеешь собой. Мне казалось минуту назад, что ты готова расплакаться.

– Верно. А как на душе у тебя?

Райбен задумался.

– Ты считаешь, Шодан, у метаморфов есть душа?

– Ты неисправим, – упрекнула Флора. – Душа есть у каждого.

– Только у некоторых она замерзла, будто заготовленная впрок рыба, – фыркнул Райбен и предложил Флоре руку. – Пойдем, прогуляемся. Мне тоже почему-то душно сегодня.

Они вышли под настоящие звезды, не такие яркие, чуть помаргивающие на небосводе.

– Как ты думаешь, мы можем ощущать что-то вне Рока?

– Вне? Это как?

– Ну, там, в космосе?

– Не понимаю тебя, – нахмурился Райбен. – Космос холоден и далек, в нем нет жизни, значит, нечего и ощущать, верно? Впрочем, спроси у эмгланов, они, наверное, лучше растолкуют тебе границы возможного восприятия.

– Мне почему-то сегодня кажется, что космос на самом деле не так пуст и враждебен, как принято считать.

– Ну, даже если и так? Нам-то что?

– Мне кажется, что-то грядет, – загадочно произнесла Флора. – И от предчувствий нет покоя.

– Ты просто сегодня не в духе. А может, ты влюбилась? – Райбен изобразил на лице участливое беспокойство. – Ну, скажи, кто твой избранник?

– Прекрати смеяться надо мной. – Флора внезапно помрачнела. – У меня такое чувство, как будто там, в бездне, погибает человек. А я… Я ничего не могу поделать. Не могу помочь ему.

– Ты просто хандришь. Слушай, а давай поедем кататься? Наперегонки. По городу!

– С ума сошел? Час сервов вот-вот наступит.

– Ну и что? Подумаешь – сервы. Мы же, в конце концов, оперативники. Можно хоть раз использовать служебное положение в личных целях?

– Ладно, – нехотя согласилась Флора.

Удар аварийно-спасательной катапульты, мгновенная перегрузка, почти до потери сознания, потом – медленно проступающие на фоне космоса яркие россыпи звезд.

Сейчас, после изматывающего боя, хотелось закрыть глаза и больше ничего не видеть.

Он сделал все, что в человеческих силах, но…

Конвой уходил в гиперсферу, а рисунок звезд внезапно затмили стремительные контуры каперских истребителей.

Один из них вдруг засиял, как солнце, врубив двигатели торможения, и через несколько секунд электромагниты удержания подхватили капсулу с катапультировавшимся пилотом.

Он ничего не мог поделать, хотя понимал, что плен может оказаться худшим исходом, чем смерть в бою.

Узкая лестница с истершимися от прикосновения тысяч ног каменными ступенями вела от второго уровня мегаполиса к скалам, а затем, огибая сглаженные временем выступы горных пород, карабкалась ввысь, навстречу беспощадному сиянию звезды Халиф.

Туристы не замечают контрастов, на которых построена цивилизация «Колыбели Раздоров». Здесь современный город соседствует с древними укреплениями, миллионы искателей приключений, наемников, авантюристов, беглых преступников, сумасшедших, исследователей, непризнанных гениев и просто потерявших себя, утративших смысл жизни людей живут рядом, бок о бок, тут, кажется, дозволено все, но… только с одобрения Кланов.

Чтобы получить реальное представление о Ганио, мало набраться смелости (или безрассудства), совершить межзвездный перелет и, сойдя с борта комфортабельного челнока, вдруг оказаться посреди… пустыни. Мало увидеть утопающий в песках космический порт и возвышающийся среди движущихся барханов мегаполис, нужно остаться тут, утонуть в коловращении миллионов непохожих и ярких судеб, а затем найти в себе силы вынырнуть.

Редко кто прилетал сюда по зову сердца.

В основном у каждого из эмигрировавших на Ганио людей за плечами оставалась трудная жизнь, незавершенные дела и нелады с законом.