Марта РЭНДОЛЛ - АНТОНИО И ЛАЗАРО

Лазаро, конечно, на мели, но ему все равно не по нутру потрошить пьяниц, даже богатеньких chilito [1] из Академии. Вот этот, например, заявился прошлой ночью с несколькими дружками из братства недоумков (тогда их было слишком много, и никто их не тронул), а сегодня решил поискать приключений на свой страх и риск и так нарывался, что Лазаро совсем не грызла совесть, когда он держал новую куртку Антонио, пока брат щупал блондинчика; работал он добросовестно: один удар, и вот уже недоумок повалился в проулке, как раздутый мешок с костями, и Антонио вытаскивает у него бумажник, выдергивает коммуникатор и чип - раз, и готово. Лазаро восхищен: всегда приятно смотреть, как работает мастер. Через пару минут после того, как парнишка заскочил в проулок отлить, Антонио и Лазаро вразвалочку вышли на улицу, Антонио поводил плечами, расправляя нубуковую куртку, приглаживал черные волосы. Лазаро от него в восторге.

Вечер пятницы, но на Вираже тихо. Заработанные денежки портовым выдали на прошлой неделе и на следующей выдадут еще, но те, у кого есть «капуста» в сухой период, не разбрасываются на выпивку и «сук» в трущобах Виража при Порте. Эти благонадежные граждане сидят по домам на Северной, в кругу семьи, перед большими экранами, за горячим обедом. СЫШо не исключение, сегодняшний недоумок сам напросился, потому-то Антонио и счел себя вправе избавить его от наличности и коммуникатора. Туристов предостерегают держаться подальше от Виража, твердят: мол, космокопы перестанут охранять их, как только они покинут Порт через Южные ворота. Но всегда находится кто-то, не способный устоять перед соблазном. Те, кто умеет за себя постоять, оттягиваются, и никому никакого вреда, но недоумки вроде этого - легкая добыча.

- Сколько у него было? - спросил Лазаро. Антонио пожал плечами.

- Пес его знает, братишка. Сядем в «У Целии», тогда скажу. Не буду же я здесь пересчитывать! У тебя что, в голове винтиков не хватает?

- Вот уж нет, - ответил Лазаро, но его возмущение было наигранным. У него действительно не хватало винтиков, и обычно он это признавал. Так легче жилось.

«У Целии» почти пусто. У стойки клюет носом пара завсегдатаев, лишь изредка обмениваясь словом-другим. Владелец бара Крумхольц сегодня в добром расположении духа и звук вывернул так, чтобы все могли насладиться милым его сердцу устарелым техно. Лазаро техно не любит (поди пойми, где там мелодия), но Крумхольц всегда ставит выпить, и вообще, тут можно зависнуть на пару часов, и никто не будет к тебе приставать. Лазаро послушно поплелся за Антонио, который выбрал кабинку у задней стены. Крумхольц обмахнул стол влажной тряпкой и нахально спросил:

- Что, опять клянчить пришли?

- Не, у нас наличка, - с ленцой протянул Антонио. - Я хочу пива, и коллеге принеси.

Крумхольц фыркнул, но вернулся за стойку. Антонио выждал, когда тот принесет выпивку, заберет пятерку и исчезнет. Каждый из них сделал ритуальный глоток, и лишь потом Антонио швырнул на стол бумажник. Оба поглядели на него одобрительно. Солидный бумажник из пухлой кожи, скорее всего, натуральной, выдубленной до приятного глазу светло-бурого цвета, да еще замысловатый рисунок вытиснен по краю и сложный иероглиф спереди. Обычные туристы деньги держали в бумажных конвертиках из обменных пунктов: на Вираже отпечатки пальцев не имели силы. Либо недоумок много путешествовал, либо выделывался, будто много путешествует. Лазаро тронул бумажник, а когда Антонио не возразил, еще раз.

- Что за хрень? - спросил он.

«Хренью» был - как это там? - символ какой-то навороченной школы возле Сердцевины.

Длинным ногтем Антонио откинул верхнюю половину бумажника. Внутренность его украшали стопки пластика. В том-то и разница между пластиком и чипами: чип с виду мелочь пустяковая, и есть ли там деньги, бог знает, а вот пластиковой кредиткой можно размахивать, производить впечатление на всех, кто на тебя ни взглянет.

Антонио фыркнул. Лазаро знал, что у брата уйма кредиток и пластиком его не сразить.

Приоткрыв бумажник, Антонио от удивления выругался и отдернул руку.

- Ну? Что там? - прошептал, отстраняясь от стола, Лазаро. Антонио снова запустил пальцы в отделеньице и начал выдвигать

банкноты. Их было много, гораздо больше, чем каждый из приятелей видел за раз. Лазаро тихонько присвистнул.

- Матерь Божья! - выдохнул он. - Как по-твоему, они настоящие?

Антонио уронил поверх бумажника салфетку.

- Откуда мне знать? - пробормотал он, и его рука исчезла под салфеткой. На сей раз на свет появились бумажки. Чеки, билеты, какие-то каракули на непонятном языке. На последней тянулась длинная череда цифр. Прищурившись, Лазаро пробормотал:

- Один, один, два, три, пять, восемь, один, три, два, один, три, четыре, пять, пять, восемь, девять. - Он поднял глаза. - Сечешь что-нибудь?

Антонио помотал головой.

Лазаро на мгновение задумался. Числа были… ну, почти знакомые, вроде голосов, которые звучат так далеко, что слов не разобрать. Он тоже затряс головой.

- Дашь мне немного «капусты», друг? Я ведь держал твою куртку, и вообще.

- Конечно. За кого ты меня принимаешь?

Пальцы Антонио завозились под салфеткой, потом рука вынырнула ладонью вниз и скользнула к Лазаро. Деньги незаметно сменили хозяина - сказывалась долгая практика. Лазаро рискнул взглянуть на банкноты и расплылся в улыбке, но тут же убрал их подальше - во внутренний кармашек на джинсах, над самым бедром.

Несколько минут спустя они допили пиво. Антонио тайком рассовал по карманам куртки банкноты и карточки, а бумажки оставил на столе. Когда он отвернулся, Лазаро сгреб их, сам не зная зачем.

На углу они расстались, но сперва Антонио бросил бумажник в зев мусоросборника. Пасть рыгнула, мигнула лампочкой, и бумажник растворился. Хлопнув на прощанье друг друга по плечу, каждый пошел своим путем.

У себя в конуре Лазаро снова пересчитал банкноты. Хватит на пару месяцев, если он будет осторожен, не станет кутить, начнет сам себе готовить… Черт, можно даже квартплату вперед заплатить - и останется еще немного на новую куртку, наверное, даже на нубуковую, как у Антонио. На Вираже становилось холодно.

Или можно спустить все за неделю, загулять по Виражу: ни дать ни взять богатенький придурок, у которого денег куры не клюют; можно по уши залиться виски, чтобы ни единой заботы не осталось. Он усмехнулся, размышляя о выпивке и о борделе над заведением Папы Карлайла. Неважно, что потом Лазаро неделю проваляется в беспамятстве, пока опьянение не пройдет, а сам он не вернется в тускло-охристый мир с пустыми карманами и без единого воспоминания о попойке, даже без похмелья… Хорошее похмелье само по себе награда.