Гуманариум - Орина Ивановна Картаева

1

Слева по борту нависала серая громада Ганимеда. Он чем-то похож на конфету «Рафаэлло» – на поверхности гигантские ледяные торосы, торчащие во все стороны глыбы, чисто кокосовая обсыпка, правда, серого цвета. Под ними километры льда, как сферическая вафля, под ней соленый океан, а внутри ядро-орех.

На экране нежно переливались размытые ниточки зеленого северного сияния над полярной областью. Я несколько раз видел авроры дома, на Земле. Но там были еще и синие, фиолетовые и малиновые цвета, а здесь только зеленый. Некоторое количество кислорода в жиденькой атмосфере Ганимеда имеется, но азота нет совсем, потому колор небогатый. Но все равно красиво. Над Юпитером бывают потрясающие авроры, но то Юпитер, у него магнитосфера мощная, в ней купаются и серебристый Ганимед, и золотистая Ио, и медная Европа. Тонкие, поблескивающие алмазной пылью, темные кольца Юпитера тоже впечатляют, хотя, конечно, не как у Сатурна.

Космос потрясающе красив. Звездная бездна ошеломляет, к ней невозможно привыкнуть, как и к бесконечному одиночеству в нем и собственной микроскопичности. В космосе ты словно электрон или даже кварк в сравнении с галактикой. Одинокая, немыслимо крохотная частичка, оторванная от теплого тела Земли. Потому на вахты набирают людей с максимально устойчивой психикой, не склонных к депрессиям. Однако искины бортов все-таки снабжены человеческими голосами и – ходят в некоторых кругах сказки – даже чувством юмора, впрочем, весьма своеобразным. Не знаю, не знаю. Мона еще ни разу удачно не пошутила. Все ее шутки я наизусть выучил, она ни разу не выдала новую.

– Мона, приготовь к ужину конфеты «Рафаэлло», – сказал я.

– Вы не можете получить калорий больше нормы, прошу извинить, – подпустив в голос нотки сочувствия, ответила Мона. Она всегда так делает, когда отказывает мне в чем-то.

– Я отработаю на тренажере, не растолстею.

– Вы не можете получить калорий больше нормы, прошу извинить.

– Хорошо, – согласился я. – Но на завтра рассчитай норму калорий с учетом конфет «Рафаэлло». Двадцать грамм, мне хватит.

– В базе отсутствует рецепт конфет «Рафаэлло». Могу предложить горький шоколад, мармелад, пастилу…

– Не надо, – сдался я, – не надо. Обойдусь.

– Принято.

Все-таки голос у нее хороший, добрый. Интересно было бы посмотреть на девушку, которая подарила Моне свой голос. Хотя, может, она уже давно бабушка. Программы на наблюдателях не обновляются ежегодно, как на поисковиках.

Сейчас моя скорлупка поднырнет под Ганимед, и можно будет поужинать. Одна из сотен вахт закончится как всегда спокойно и скучно. Ну, что поделать. Скука – не самое плохое, что бывает в космосе. Работа наблюдателя вообще считается пережитком, делом для пенсионеров, вроде меня. Поисковиками может распоряжаться и искин, но человек все-таки пока еще нужен, на случай нештатных ситуаций. Каковых на моей памяти за все время работы не случалось.

– Справа по борту объект органического происхождения.

Я замер. Искины не страдают галлюцинациями.

– Мона, повтори.

– Справа по борту объект органического происхождения.

– Так. Дай изображение.

Размер объекта оказался полкубометра, расстояние от меня до него всего пара десятков километров. Мона просканировала объект и выдала на экран состав: углеводород и его производные – фенолы, альдегиды, кетоны, карбоновые кислоты, жиры, углеводы, аминокислоты, белки…

– Белки, жиры и углеводы? Космос прислал мне конфету? – пробормотал я, не веря, и, пока Мона не прокомментировала, уточнил скорость объекта.

– Скорость объекта тридцать метров в секунду, – ответил искин.

– Километров в секунду? – переспросил я, хотя Мона никогда не ошибалась раньше. Такая скорость кометы или другого природного объекта может быть в облаке Оорта, но не здесь. Гость из Троянского или Греческого пояса астероидов? Нет, не то.

– Скорость объекта тридцать метров в секунду, – повторила Мона.

– Что за… Разверни сеть, команда захват.

Откуда тут сложной органике взяться, даже представить себе не могу. Осколок ледышки, которую выплюнул Ганимед во время одного из извержений? Но сложная органика – это сюрприз. И, возможно, хорошие премиальные, потому что кроме простейших анаэробов Европы ни на одном из спутников Юпитера пока еще ничего не нашли. Я вглядывался в изображение объекта, и единственное, что приходило мне в голову – это большая картошка. Нечто похожее на удлиненную картофелину, но поверхность ее была словно скукоженной, запекшейся, со сложным рельефом, но без выдающихся частей.

Скорее всего, это просто подгоревший бак с отходами. Борты растворяют мочу, кал, волосы, прочий мелкий мусор, который неизбежно производит человек, и сухие остатки прессуют в брикеты, а брикеты складывают в специальный бачок. В конце вахты бачок в трех точках приваривается прямо к корпусу снаружи и, когда борт входит в плотные слои атмосферы планеты, бачок просто сгорает вместе с защитным покрытием обшивки. А этот бачок, похоже, или приварили наспех, и он отошел от обшивки, или вообще приварить забыли. Мне до него особо дела нет, но все равно непорядок. Приварю к своему борту, незачем мусору на орбите болтаться.

Искин сделал маневр, Ганимед на экране провалился мне под ноги и тяжело всплыл с другой стороны. Отстрел гарпуна с амилиновой сетью я не почувствовал, но Мона доложила, что объект захвачен и через десять минут будет принайтовлен к корпусу борта.

– Рекомендую пройти в скаф, – сказала Мона.

– Зачем еще? – возразил я.

Мне вовсе не хотелось лезть в саркофаг, как мы его называли. Скаф это борт в миниатюре, с полным жизнеобеспечением и возможностью введения пилота в анабиоз. В нем и не сгоришь, и не утонешь, и мелкие метеориты ему нипочем, равно как радиация в десять зиверт и давление в сто бар. Но использовался он только в редких случаях высадки на поверхности планет. В особо тяжелых ситуациях он становился саркофагом – без посторонней помощи человека или искина выбраться из него невозможно. Процедура активации скафа, тестирования систем, подключения нейрошунта, и все такое прочее была нудной и занимала далеко не пару секунд. Мне было просто лень туда залезть из-за какой-то картошки, зачем, в самом деле? Но я привык доверять Моне и, ворча и поругиваясь, полез в скаф, прихватив с собой упаковку супа и палочки. Скаф активировался, но подключить нейрошунт я не успел, потому что борт за моей спиной вдруг взорвался: его что-то пробило. Искусственная гравитация пропала, освещение внутри бота и связь с Моной тоже исчезли. Это означало одно: токамак борта сдох. Это было невозможно, но глаза и вестибулярный аппарат меня не обманывали. Обернувшись внутри скафа, я завис в метре от пола. За люком скафа, внутри бота, висел жонглер.

Он был