Пока он всё это говорил, я внимательно разглядывал лежащего на полу Махдева. Кожа у него была значительно темнее, чем при жизни, челюсть сильно выдалась вперёд, нос напротив — втянулся в лицо, глаза стали раскосыми, а уши оттопырились и заострились кверху. Но при всём том он мало чем напоминал тех пятидесятников, которых я изредка видел в старых фильмах. Скорее он был похож на просто уродливого человека.
Уловив моё недоумение, Агаттияр объяснил:
— Под воздействием болевого шока у него началась обратная трансформация. Я не позволил ей закончиться — в своём естественном облике пятидесятники очень живучи и проворны. — Он снова повернулся к Рашели: — Одевайся, детка, мы сейчас уходим. Нам крупно повезло, что Махдев действовал в одиночку — видимо, хотел сам пожать все лавры от твоей поимки. Если бы он сообщил о тебе своему начальству, сюда явился бы целый отряд его соплеменников, и никакое геройство мистера Матусевича нас бы не спасло. Тем не менее мы должны поторопиться. Рита, тебе тоже стоит переодеться — сари не лучший наряд для беглецов... Только поскорее. Ну же!
— Хорошо, папа. — Рита подхватила с дивана одежду Рашели, взяла девочку за руку, и они вместе выбежали из холла.
Когда мы с Агаттияром остались вдвоём, он сгрёб с журнального столика все пять жетонов на метро, сунул их себе в карман, туда же положил и пистолет Махдева, предварительно поставив его на предохранитель, а затем обратился ко мне:
— Мистер Матусевич, я очень сожалею, что вы впутались в эту историю. Вы стали жертвой рокового стечения обстоятельств. Я советую вам сейчас же уйти. Вас, разумеется, найдут и будут допрашивать. Вы переживёте несколько очень неприятных дней, но затем вас оставят в покое... Ну, конечно, я не могу гарантировать это на все сто процентов, но скорее всего так и будет. Мой дом прослушивается, а может, и просматривается, все операции с компьютером контролируются. Ознакомившись с записями, пятидесятники убедятся, что вы ни во что не замешаны. Единственно они могут вменить вам в вину нападение на их соплеменника, но слишком жестоко мстить за это не станут. В конце концов, Махдева убил я, а вы просто напали на человека, который угрожал вам оружием. Пятидесятники — не жестокая раса, у них есть твёрдые представления о справедливости.
Я отрицательно покачал головой:
— Нет, профессор, я никуда не уйду. Я не отстану от вас, пока Рашель не окажется в безопасности.
Он пристально посмотрел на меня.
— Ваша забота о девочке делает вам честь. Однако учтите: если мы покинем дом вместе, вы будете обречены. Наши власти не защитят вас, на это не стоит надеяться. Вместе с нами вы станете изгоем, за вами будут охотиться — как чужаки, так и люди. Возможно, пострадают ваши друзья и родственники, все, с кем вы часто контактировали. За ними будет вестись слежка, их делами заинтересуется полиция. Если за кем-нибудь из них водятся тайные грешки, они наверняка всплывут на поверхность. А сами вы, можно не сомневаться, будете объявлены во всепланетный розыск как особо опасный преступник. Я нисколько не преувеличиваю, мистер Матусевич. Ставки в этой игре очень высоки.
Не буду лукавить, последние слова профессора здорово поколебали мою решимость. Нарисованная им картина произвела на меня гнетущее впечатление, и я сильно подозревал, что он ничуть не сгустил краски. Однако на раздумья и сомнения времени уже не оставалось — через несколько секунд в холл вернулись Рита с Рашелью. Дочь Агаттияра была одета в брючный костюм свободного покроя, в руке она держала белого цвета кейс с красным крестом. На девочке же был её прежний наряд — брюки, рубашка и курточка.
— Ну что, уходим? — спросила Рита.
Я встретился взглядом с ясными глазами Рашели. Девочка смотрела на меня с надеждой и безграничным доверием, она видела во мне своего защитника и покровителя, для неё я был человеком, который уже дважды выручил её из беды и рядом с которым она чувствовала себя в безопасности. Я вспомнил, как всего лишь пару минут назад, она, завёрнутая в простыню, такая испуганная и беззащитная, бросилась ко мне и прижалась к моей груди, заливая китель слезами. Эти слёзы ещё не высохли...
— Уходим, — сказал я твёрдо. — Все вместе.
Для бегства мы воспользовались моим флайером, поскольку в машинах Агаттияра и Риты вполне могли стоять «жучки». Однако профессор попросил Рашель и дальше воздерживаться от каких-либо высказываний по существу дела — ведь флайер мы собирались бросить, а в нём был компьютер, у которого имелась память. И хотя производители утверждали, что он (то есть компьютер) предназначен исключительно для управления машиной и не регистрирует разговоров между пассажирами, всё равно стоило перестраховаться. В конце концов, это был материк с его чёртовым социализмом, допускающим вмешательство государства в частную жизнь граждан под предлогом заботы об общественном благе.
Флайер вёл Агаттияр. Рашель сидела рядом с ним в пассажирском кресле, а мы с Ритой расположились на заднем сидении, и девушка, воспользовавшись флюороскопом из весьма кстати прихваченного медицинского кейса, обследовала мою травмированную руку.
— Ничего серьёзного, — наконец заключила она. — Несколько свежих микротрещин, немного пострадали сухожилия, а в остальном полный порядок. Ни вывихов, ни переломов нет. А судя по тому, как вы побледнели, я было решила, что дела обстоят гораздо серьёзнее.
— У меня пониженный болевой порог, — объяснил я. — Короче, плохо переношу боль. Из-за этого медкомиссия едва не забраковала меня.
— Понятно. — Рита обмотала моё запястье эластичной лентой и закрепила её. — Думаю, этого хватит. Просто держите руку в покое и не нагружайте её ничем. Через пару часов действие лекарства пройдёт, вы снова почувствуете боль — но уже не такую сильную, и, надеюсь, перетерпите её.
— Перетерплю, — пообещал я. — Кстати, профессор, куда мы летим? Или это тоже секрет?
— Да нет, никакого секрета. Всё равно маршрут флайера рано или поздно проследят. Мы доберёмся до площади Дхавантари, а там пересядем на метро.
— Но ведь станция есть и рядом с нашим домом? — возразила Рита.
— Ха! Она одна и никогда не бывает перегруженной. А возле Дхавантари целых шесть станций с множеством пересадок. Сейчас час пик, во всех переходах люди плывут сплошным потоком, ежеминутно проходят десятки поездов, и чужакам придётся хорошенько потрудиться, чтобы просмотреть записи нескольких сотен камер, выловить нас среди толпы и определить, в каком направлении мы уехали. Благо у нас есть жетоны, так что кредитками пользоваться не придётся. Даже если предположить, что Махдева вот-вот хватятся, то у нас в запасе ещё как минимум час. Находись кто-нибудь из его соплеменников неподалёку, он бы, без сомнения, вызвал его на подмогу. Не объясняя сути дела, просто сказал бы, что предстоит небольшая операция. В этом я совершенно уверен. Я не сумел обнаружить в Махдеве пятидесятника, он играл роль человека блестяще, но за двенадцать лет я хорошо изучил его характер. Он был честолюбив, не упускал случая утереть нос старшим, стремился доказать, что он умнее других, его поступки порой отличались чрезмерной импульсивностью, однако в известной осмотрительности ему нельзя было отказать. То, что он решил действовать без какого-либо прикрытия... — Профессор умолк, а затем досадливо выругался: — Ах, проклятье! Нам стоило бы сперва сходить к нему домой и стереть с его компьютера все записи. Как я сразу до этого не додумался?! А теперь уже поздно. Слишком рискованно возвращаться.
