Кацман толкнул по гладкой стойке голоснимок в сторону бармена. Тот быстро стрельнул глазами в сторону, и нервно улыбнулся, не глядя на карточку.
— Нет, никогда, — отозвался он.
— Ты что мне тут хрены бодяжишь? — рыкнул Джек. — За кого держишь, обезьяна лысая? Ты Гая Травкина не знаешь? Тебе напомнить, хрен козлячий, как он тебя, сопля мелкая, у твоей мамаши на дозу сменял?
Бармен побледнел, пошел красными пятнами и стал заметно заикаться.
— Н-нет, н-не надо, — выдавил он. — Я и правда его не видел, давно уже, несколько лет как…
— Отвали от него, — раздался рядом гулкий бас. На соседнее сидение опустился грузный пухлый мужчина с седой бородкой и карими глазами. Вертлявый бармен тут же исчез в тени полок, слившись с обстановкой и предпочитая больше не отсвечивать.
Джек медленно развернулся к подсевшему соседу, рядом с которым тут же возникли два плечистых охранника, похожие друг на друга, как близнецы.
— Фарид, ты опустился до найма андроидов? Не ожидал, что на Суздале дела пойдут настолько плохо. Тебе чего надо? Не видишь, я разговариваю.
Кацман покрутил в руках стакан с коричнево-черной жидкостью, словно размышляя, не выплеснуть ли содержимое в лицо седобородого мужчины. Тот тяжело вздохнул, покачал головой и привычным жестом пригладил темные волосы.
«Сколько лет уже прошло, как его из директоров школы поперли, а он до сих пор мел и лазерную крошку с волос стирать пытается, — подумал Джек, отметив жест Фарида. — Хорошо мы его тогда помяли, видимо».
— Ты допрашиваешь моего человека, Джек, — медленно произнес бывший директор суздальской школы-интерната для трудных подростков. — Это не вежливо.
— Я брата ищу, — буркнул Кацман. — Задал вопрос, а твоя обезьяна мне стала врать. Это, по-твоему, вежливо?
— Вот как ты был говном, так ты им и остался, Кацман, — покачал головой Фарид. — Ну-ну, — примирительно улыбнулся он, заметив, как тут же напрягся от его слов Джек, — не надо лишних движений, мои парни нервные сегодня.
Охранники синхронно положили ладони на рукояти табельных иглометов.
«Хрена с два, мне лишних отверстий не надо».
— Смазку им поменяй, — буркнул он.
Кацман чуть откинулся назад, показывая, что не настроен на дальнейшие разборки.
— Значит, так, Джек, — ледяным тоном произнес Фарид, глядя в глаза Кацману, — брата твоего на Суздале нет, а если он тут появится, я первым его четвертую, понял? Да и тебе мы тут не очень рады, если ты не в курсе.
— Что это так невежливо? — с издевкой в голосе осведомился Джек, продолжая покручивать в руках полный стакан виски на гречихе. — Где же твое хваленое гостеприимство, Фарид? Значит, как своих птичек наркотой Гая пичкать, чтобы те лучше дрались, так ты нам был рад. А как я приехал навестить родное гнездо, ты мне и на дверь показал?
У пожилого директора интерната заходили желваки. В карих глазах полыхнуло едва сдерживаемое бешенство.
— Ты знаешь, что сделал твой брат? — по-змеиному, почти не разжимая губ, прошипел Фарид. — Да его мало четвертовать, с него кожу надо живьем содрать и бросить собакам!
— Еще слово, и я тебе шнобель сломаю, — спокойно сказал Джек, сощурившись. — Сам ты корм собачий. Хули тебе надо от моего брата?
Фарид пошел пятнами, но в спор предпочел не ввязываться. Вокруг них образовался круг отчуждения, музыка как-то незаметно стихла, а собравшиеся люди выстроились у стен, внимательно вслушиваясь в разговор их боса с пришлым гостем. Опозорить себя истерикой старый директор не мог. Слишком жива в нем была память того случая, когда он, в исступлении оравший на безмозглых подростков, едва не опозорился у них на глазах. В тот раз Джек, достав самодельный лазерник, выстрелил в потолок. Штукатурка и деревянная щепа от потолка, смешиваясь с оплавленными лазерным лучом кусками пластика, градом посыпалась на голову Фарида, хорошенько подпалив его шевелюру.
— И нехуй так орать, — сказал тогда Джек.
Эту фразу Фарид запомнил навсегда, с тех пор никогда не опускаясь до криков в присутствии подчиненных. Мало ли, сколько таких умельцев только и ждет случая снова окропить его голову мусором.
— От его отравы у меня все петухи сдохли, я чуть бар не продал, — зло сказал Фарид. — А когда я к нему сунулся, того уже и след простыл. Так что не надо тут спрашивать о своем брате, здесь тебе никто не поможет.
— Да ты знаешь, сколько раз я уже слышал эту историю, Фарид? — засмеялся Джек, заставляя бывшего директора стиснуть зубы от ярости. — Узнаю Гая, молодец, парень! Так тебя натянуть с твоими птичками!
— Уходи отсюда, — сказал Фарид, — нам своего говна хватает, без тебя и твоей родни.
Джек резко спрыгнул со стула, заставив андроидов-охранников сделать боевую стойку и напрячься. Кацман махом влил в себя виски и, утерев рот рукавом куртки, ответил, дыша мерзким запахом прямо в лицо Фарида:
— Сам ты — говно. И бар твой — говно, и виски — тоже.
Он резко выпрямился и быстро вышел прочь, хлопнув тяжелой дверью в полной тишине зала.
На улице Джек задержался, достал из кармана куртки фляжку и сделал добрый глоток, поглядывая на вывеску над входом здания напротив.
— Лучшие боевые петухи, — прочел он вслух, — Фарид и сыновья.
Джек перевел взгляд на вывеску над баром, который только что покинул. С яркой таблички, подмигивая красными и оранжевыми огоньками, на него уставился грозный петух, воинственно растопыривший перья. «Золотой петушок» до сих пор был местом сосредоточения денег, грязи и проблем.
— Да уж, петушок ты, Фарид, это точно.
Кацман сплюнул тягучую коричневую слюну на порог бара и зашагал прочь, против воли погрузившись в воспоминания.
Ему было, кажется, двенадцать или чуть больше, когда его не в меру любопытный братец всерьез увлекся химией. С доступной литературой на забытой всеми бедной колонии было туго, а книги доставались только в библиотеке интерната, если, конечно, можно назвать библиотекой несколько полок в подвале здания школы.
Естественно, Джек, будучи старшим братом, не придумал ничего иного, как ночью вскрыть замок и прихватить с собой необходимые пособия. Гай увязался за ним, их вдвоем и застукал на месте чтения Фарид, будучи в те годы директором.
Он решил наказать их по-своему. Мерзко осклабившись, горячий мужчина с примесью восточной крови и изрядной порции дешевого наркотика в ней, схватил за шиворот веснушчатого симпатягу Гая и подтащил его к себе, с четким намерением попользовать в интимных целях.
Маленький Травкин так и застыл на месте, даже не пытаясь сопротивляться. Шок от подобного поведения директора, его красное потное лицо со звериным оскалом и затуманенные похотью глаза настолько сильно отпечатались в сознании ребенка, что Гай даже не пытался плакать, глядя на своего мучителя, и не смея даже мигнуть.
