С тихим шипением, дверца повозки поднялась верх. В этот миг Аркадий Петрович и Иван Никифорович перестали дышать.
Показался темный силуэт. От всей фигуры веяло силой и величием. Его голова казалось необычайно большой. Это подтверждало догадки о высоком интеллекте. Сколько же веков должно было пройти, чтобы черепная коробка увеличилась настолько?! Аркадий почувствовал себя пещерным человеком — грубым и примитивным, в сравнении с этим чудом эволюции.
Костюм незнакомца, черный и обтягивающий, на плечах немного отсвечивал огнями верхнего города. Отчего-то Аркадию некстати подумалось, что такие же отблески играли на поверхности той самой лужи, где он до сих пор стоял.
— Видите ли… наши слова могут показаться вам странными… но мы прибыли из другого времени, — чуть заикаясь сказал Иван Никифорович.
А дальше началось нечто невообразимое. Незнакомец коротко взмахнул какой-то палкой и шагнул к ним. В уши ударил голос, лившийся словно отовсюду, оглушающий и трескучий. Аркадий Петрович не понял ни слова. Он взглянул на Ивана Никифоровича, ведь тот в совершенстве владел пятью языками.
Незнакомец уже стоял прямо перед ними. Аркадий хотел заглянуть ему в глаза, надеясь увидеть там сходство с обычным человеком, убедиться, что развитие и эволюция не сделало их совершено разными видами.
Кривая бесовская рожа с всклокоченными волосами безумно таращилась оттуда. Аркадий в ужасе отпрянул. Но в тот же миг сообразил, что смотрит на зеркальную маску, искаженно отражавшую его собственное лицо.
Иван Никифорович протянул руку, надеясь на рукопожатие. И тут же незнакомец схватил ее и грубо швырнул профессора к повозке.
Аркадий в ужасе замер. Но в то же мгновение оказался так же прижат к повозке. Рядом стоял еще один человек нового времени. Яркие всполохи прекрасно его освещали. Сейчас отчетливо было видно, что голова кажется столь большой из-за шлема. Голубые искры время от времени вспыхивал на кончике черной дубинки, которую он держал в руках.
— Вы… вы не понимаете… — Бормотал Иван Никифорович в то время, как руки незнакомца шарили по всему его телу, обыскивая карманы.
Аркадию все больше казалось, что происходящее — лишь дурной сон, порожденный неудачным экспериментом. Он в оцепенении смотрел, как из карманов профессора достают разрозненные листки, на которых тот имел обыкновение делать заметки, ибо мысли посещали его постоянно. Как чудовища в черных костюмах, мельком взглянув на записи, бросают их на землю, и они тут же теряются в остальном мусоре. Отчаяние заполнило Аркадия. Ему хотелось плакать. Он даже не замечал, как предметы из его собственных карманов утопают в грязи.
Платок… ключ… оторванная пуговица. Лишь серебряный портсигар, с именной надписью, подаренный на день рождения, вызвал небольшой интерес, но и он полетел в помойную лужу.
А жуткий голос все продолжал громыхать. Аркаше казалось — он даже стал выделять одно слово:
— Хааш… Хааш… Хааш.
Потом что-то шлепнуло по виску. В голове кольнуло, и он ослеп, словно вновь переносимый куда-то машиной.
Но зрение вскоре вернулось. Аркадий был разочарован, обнаружив себя во все том же темном и грязном закутке. И тут он не поверил своим ушам:
— Ну и вонь от них!
— Надо же, как их без хааша прет!
Он понял! Он понял, что сказал таинственный незнакомец. Правда, смысл высказывания по-прежнему ускользал от него. Но теперь он понимал слова.
— Вы, это… когда в следующий раз развлекаться на улицу выйдете, трансляторы не забудьте, голубки, — захохотал второй, унизительно шлепнув Аркадия по заднице.
От пережитого стресса, язык у Аркадия заплетался:
— О чем вы… о чем вы говорите?
Он все еще чувствовал чужие руки, ощупывающие его. Отчего-то это взволновало его больше внезапно появившегося дара понимать чужую речь. В конце концов, они в будущем, и здесь возможно все…
— Ну, конечно! Трансляторы! — внезапно ожил Иван Никифорович, который до этого пребывал в глубокой задумчивости.
Как раз его мало беспокоили пропавшие записи, ведь они мало значили в сравнении с произошедшим и тем, что еще ожидало их.
— Полагаю, это устройство транслирует чужие мозговые волны прямо в наше сознание! Поэтому…
— Ты, смотри, у старого ублюдка озарение! Голубое! — вновь заржал один из незнакомцев.
— Шли бы вы в свое скользкое логово, хватит здесь по углам жаться, — хохотнул второй.
* * *
Летающей повозки уже и след простыл, а путешественники все еще находились под впечатлением. Слишком много всего обрушилось на них разом, и даже Иван Никифорович не мог разобрать, что к чему.
— Какие странные люди…
Аркадию Петровичу казалось, что желто-голубые вспышки все еще слепят его. И вновь начали одолевать навязчивые визгливые звуки, потонувшие было в новых событиях.
— Это мы, Аркашенька, оказались в странном мире, — Иван Никифорович жадно всматривался в широкую улицу, чьи огни светили совсем неподалеку. — Ведь это мир будущего. Но самое главное — они указали, куда нам теперь направляться и снабдили нас этим замечательным устройством… транслятором.
— Простите, профессор, я, наверное, плохо слушал.
У Аркадия Петровича до сих пор звенели в голове слова "хааш", "голубки", "ублюдок" и прочее, но он не мог уловить в них и намека на указания. Оно и понятно, куда ему до профессора Остальского…
— Ну, как же! Как же! Я ведь им ясно сказал, что мы путешественники во времени, и заметьте, они даже не удивились, а потом сказали, что нам надо направляться в скользкое логово! Неужели вы не понимаете?
— Признаться, сейчас я понимаю еще меньше, чем до их появления.
Аркадию Петровичу стало уж совсем неудобно за свое тугодумие, но он никак не мог разобраться, что же больше всего смутило его в этих людях. Зато теперь он был уверен, что звуки, преследующие его, доносятся откуда-то неподалеку, и к своему удивлению, даже начал их разбирать. Это походило на Вагнера, тот самый фрагмент из "Валькирии", что он недавно исполнял. Конечно, весьма искаженный, он бы даже сказал, изуродованный до неузнаваемости.
— Подумайте сами, — глаза профессора горели, он схватил Аркашу и потянул в направлении улицы. — Мы попали сюда, поймав волновые потоки, так сказать, проскользнув по ним. Значит скользкое логово — есть место, где собираются подобные нам. Аркашенька, в этом мире такие путешествия — обыкновенное дело! Боже, как я счастлив, осталось лишь найти это чудесное место!
— Да, но почему логово?!
— Ерунда, какие-нибудь погрешности перевода или игра диалекта. Ведь прошло бог знает сколько веков, многие понятия вполне могли измениться.
