Даже подумать не могла, что со стороны все могло выглядеть именно так. События, заснятые на видеоноситель, изумили даже меня, находящуюся там непосредственно. В день захвата скандинавского корабля, Ирван, пока я чинила раскуроченный Владом аппарат, пожирал меня глазами как нечто ценное, давно потерянное и неожиданно нашедшееся. Его взгляд можно было расценить не иначе, как узнавание. Он следил за моими действиями, передвижениями и пытался поймать глазами мой взгляд. Невероятная гамма эмоций прошла по его лицу: шок, жадный интерес, и решимость. Он быстро взял себя в руки и, вернув лицу нейтральное выражение, отрывисто кивнул своей команде. Те, заметив его интерес, тоже обратили на меня внимание. Обычно я всем телом чувствую чужой взгляд, но я совершенно не помню ощущения дискомфорта, во время событий того далекого вечера.
Картинка сменилась, и вот я уже стою впритык к незнакомому мужчине, завороженно глажу его по руке. Я хорошо помню свое состояние, когда внутри появляется чувство соприкосновения с чудом, но вот как при этом воспринимал мое нахождение в непосредственной с ним близости, сам скандинава даже не подозревала. А он в это время, ласково глядя на меня, улыбался, так как будто я сама чудо. Почему я тогда не заметила, сколько нежности в его глазах смотрящих на меня? Почему я рада такому открытию? Почему только сейчас?
Пока я гоняла тысячи вопросов в своей голове, запись крутилась дальше. И из размышлений меня вывел негодующий общий вздох. Подняв глаза на экран, я с неверием смотрела на экран.
Там транслировалась запись нашего ночного разговора, кода он пробрался тенью в мою спальню. Она, видимо, была сделана службой слежения в обход инструкции о запрете на наблюдение за членами команды. Конечно, за это их по головке не погладят, но в виду особых обстоятельств, эта запись станет центральным доказательством моей причастности. Уже не важно, что я сделала, теперь важнее то, что я НЕ сделала. А ведь я не доложила об этом происшествии и тем самым скрыла необычные возможности скандинавов, поставив под угрозу операцию и членов команды. И как сильно я бы не верили в то, что Ирван причинит кому-либо вред, я обязана была поставить капитана Хоукса в известность. Ни один адвокат не сможет оспорить приобщение этого видео к делу, прокурор этого не позволит. Тем более что моя вина превышает по значению, то отклонение от устава благодаря которому запись была сделана.
Не смотря на то, что и без остальных показаний и улик было уже достаточно для признания моей вины, видео с последнего допроса тоже поставили.
Я уже не следила за событиями, я жадно всматривалась в лицо мужчины, заснятого на видеоносители. Резкое волевое лицо, способное светиться нежностью. Большие руки с длинными пальцами, которые так ласково гладили меня по волосам. Ненавязчиво и плавно приближался он ко мне, постепенно завладевая моими мыслями и поступками. Интересно, подходит ли под его способности слово «околдовать»? Он обещал вернуться за мной, значит, буду ждать, и плевать на то, что происходит сейчас.
Но самым удивительным на этой записи было то, что ко мне он обратился тем же шуршащим звуком, на котором они общались между собой, и я согласно кивала в ответ. Я помню его слова, сказанные мне с нежностью и настойчиво, но помню я их на межпланетном. Как так вышло, что я его понимала? Какая теперь разница. Остается только надеяться на то, что у меня все же будет возможность расспросить его об этом. Поэтому я, бросив еще один долгий взгляд на Ирвана, опустила голову и принялась ждать, когда все это закончиться. И уже было совсем неважно, чем именно.
Общий вздох и гомон, поднявшийся в комнате, ознаменовал момент внезапного исчезновения скандинавов. Несколько мгновений тишины и прокурор, с трудом справляясь с волнением, подвел итог:
— Основываясь на показаниях и предоставленных вашему вниманию видео, прошу принять решение в отношении лейтгарда Доз в виду обвинения в государственной измены.
Глава 5
В день вынесения приговора, мне впервые за всё это время позволили привести себя в порядок и надеть свою военную форму со всеми уставными регалиями. Здесь присутствовали все те, с кем мы ни один год служили вместе, те, чья жизнь зачастую зависела от моего умения и расторопности, те, кто легко отрекся от меня, как только им понадобился козел отпущения. Пусть смотрят и помнят, что завтра на моем месте может оказаться любой из них.
Я стояла, расправив плечи, и не обращая внимания на зрителей и автоматические видеоробы принадлежащие прессе, прямо смотрела в глаза военному судье. Тот в свою очередь совершенно ровным голосом и ничего не говорящим выражением лица, зачитывал обвинительный приговор. Слушая его монотонные слова, я сверлила его взглядом, злясь на затянувшуюся процедуру.
Пусть все и было закономерно, и меня осудили за измену, но я все равно не понимала жестокости, с которой все это было сделано. Один из участников заседания, подойдя ко мне с явным удовольствием, рывком сорвал мои пагоны, бросив их мне под ноги. Я не только лишилась звания и была с позоров изгнана из военного флота, но так как я являлась собственностью военной структуры, меня лишили свободы и любых гражданских прав. Теперь я никто, и никакие конвенции по правам человека на меня больше не распространялись. С этого момента даже роботы с частичным искусственным разумом были больше гражданами Галактического союза, чем я. Конечно, было понятно, что ничем хорошим это не грозит, но до конца я не осознавала, чем именно это обернется для меня. Неведенье блаженно.
В первую очередь меня перевили в подвальные застенки, которые смутно напоминали казематы средневековья со своими каменными сырыми стенами, земельным полом и запахом сырости и плесени. Удивительный организм, ведь века эволюции меняют все, но эта живучая гадость тысячелетиями заставляет все гнить и превращаться в тлен. Как человечество, неистребима, хоть и приносит лишь разруху. После мерцающего освещения карцера, полумрак был гораздо предпочтительней, да и чувствительные после ультразвука уши с большей симпатией относились к неясным шорохам и скрежетам. Позже я узнала, что все эти звуки рождались моими новыми соседями: тараканами и крысами. Такое соседство было гораздо предпочтительней, чем людская компания. Ненавижу людей.
Меня месяц допрашивали дознаватели, задавая миллионы вопросов, пытаясь выяснить то, чего я не знала. Убеждали, уговаривали, угрожали, просили и обещали, словом пытались добиться от меня того что так и не удалось вызнать во время допросов при трибунале. Когда это не принесло своих результатов, они сменили тактику и внедрили в нервную систему жучки, фиксируя их реакцию на мои показания. По сравнению с этой технологией банальный детектор лжи, детская забава. Вот только итог подобного изъятия информации их тоже не устроил, ведь по определению я уже виновна и то, что прибор утверждал, что я говорю правду, расценили как способность влиять на аппарат, ведь я же программист-техник, а значит, знаю как воздействовать на прибор и заставить его выдавать ложный результат. Такой совершенно невероятный вывод меня даже позабавил.
Мои права больше не защищались и потому мои тюремщики не сочли нарушением использование различных препаратов. Толи это был аналог сыворотки правды или они просто опасались, что я могу каким-то не известным им способом связываться со скандинавами, не знаю, но затуманенный разум вообще перестал воспринимать действительность.
В очередной раз не получив продвижения, они перешли к самому банальному методу добычи информации — пробовали бить, но и это бесполезно, что можно добиться, если для меня самой все это тайна. Возможно, под подобным давлением я бы рассказала даже то, чего не знаю и напридумывала бы с три короба, да вот только они сами поставили себе подножку, не подозревая об этом. Благодаря примененному ими средству, я не чувствовала боли, вернее не воспринимала её так остро как они надеялись.
В итоге я, и так от природы бледная, превратилась в тень. Дни и ночи слились в одну серую массу. И только вера в то, что я жду не зря, давала сил не сломаться.
