— Как считаешь, почему он так взбесился? — спросил Егерь.
— Хочет результат, — Ясон вздохнул.
— Мда. Представляешь сколько миллиардов он ввалил сюда. Мне такую сумму и не вообразить.
— Он понимает, что на тот свет богатства не унести. Так лучше сделать что-то полезное.
— Деньги у него кончаются, точно говорю. Вот и психует.
— Умирает он.
— Откуда знаешь? — Егерь надул глаза.
— Рак мозга. Неоперабельный.
Егерь мотнул головой, будто пытаясь проснуться.
— Фух, сказал ты тоже. Аж передернуло. Так верно получается. Он не хочет умереть пока не узнает есть там кто подо льдом или нет.
Они помолчали. Ясон глотнул кофе. Опять невкусный.
— Он не о себе думает. Боится после смерти совет директоров прикроет нас.
— А как же сын его?
— Неизвестно есть ли у сына яйца. Янцыч его прячет, даже имени его никто не знает.
— Ты же говорил, что видел его.
— Видел пацана какого-то у него в резиденции лет десять назад. Сын не сын, не знаю.
Егерь тяжело вздохнул.
— Возвращайся в команду, — попросил Ясон. — Ты Марику достойная замена.
— Ты меня знаешь. Я птица вольная, летать люблю. А чем робоинженер тебе не угодил? Нормальный парень, вон рыбину какую смастерил. Толковый. Я-то умею в людях разбираться.
— Толковый, да трус. Приходил вчера вечером, просил не отправлять его на буровую. Боится, говорит. Хочет на базе остаться.
— А ты что?
— Не силком же его потащу. От такого толку все равно не будет. Придется помощника твоего забирать.
— Так бери, не даю что-ли. Все равно здесь пока будем. Я с Шаттлом повожусь. Наденьку вон на чашечку кофе приглашу.
— Ты же не пьешь кофе.
— Так и она не пьет, — Егерь расхохотался.
Ясон махнул на него рукой. Упоминание Надежды Вершининой все еще вызывало у него приступ отторжения.
— С Хакасом говорил? — спросил Ясон.
— Вчера, — Егерь кивнул. — Совсем лица нет у парня.
На фотографии команды Хакаса легко было узнать — самый высокий.
— Первые дни он сильно убивался, — заговорил Ясон. — Приходил ко мне, про шаманизм рассказывал.
— Наверное, у него помутнение.
— Надежда Ник… — Ясон прервался. — Посадила его на таблетки, вроде лучше стало. Все понимает, осознает. Сегодня выход я отменил, пусть еще денек отдохнет. И не важно, что там Тетерин говорит. Мне команда нужна собранная.
Егерь придвинулся к столу.
— Яси, что там случилось, расскажи. Правда, что Тадлис без команды установку запустил?
— Нет.
Егерь понимающе кивнул. Они помолчали.
— Что будешь делать?
— Пока не вернемся на площадку даже думать не хочу.
— Тадлис переживает?
— Рвется в бой. Тому надо все и сразу. Психует.
Егерь встал и, обойдя стол, остановился у окошка. Посмотрел через жалюзи на пустой коридор.
— А может нафиг всех: Геннадьича, старика, молодежь эту неблагодарную. Поехали к нашему парню. Посидим, потрещим. Отдохнем, как раньше, помнишь?
Ясон покачал головой.
— Ты знаешь, я не могу.
— Пффф, ты можешь все. Кто тебе указ? У старика руки короткие, а Геннадьичу ты не по зубам. Без тебя не будет скважины — это все понимают.
Ясон встал. В ногах ощущалась слабость.
— После, — Ясон похлопал Егеря по плечам. — Вернусь и обязательно съездим.
Егерь достал из кармана недокуренную сигару, вложил в рот, следом достал вторую целую, и протянул Ясону.
— Пошли курить.
— Пошли. И спасибо за пластинки.
* * *
— Можно мне посмотреть? — спросил Кирилл.
— Ты ничего не поймешь, — ответила Мама.
Она глядела в микроскоп уже целую вечность. Иногда отвлекалась, брала из холодильника мензурки c синими, желтыми или оранжевыми водичками, переливала, смешивала с другими, встряхивала, опять усаживалась за стол. И снова смотрела в микроскоп.
— Ты увидела рыбок? — спросил Кирилл.
— Пока нет.
— Они просто прячутся. Я буду первым кто с ними заговорит. Вот увидишь.
— Угу.
От безделья Кирилл сделал очередной круг по лаборатории. На большом столе в центре полным-полно всяких стекляшек — все красивые, прозрачные, блестят. Разглядывая их с разных сторон, можно поймать ракурс, при котором свет от ламп играл на них цветастой радугой. Еще тут было два холодильника: маленький для мензурок, большой для кусков льда, которые маме привозили с Исландии. Несколько раз она разрешала их поразглядывать. Через лупу Кирилл выискивал вмерзших мальков, рачков, или хотя бы останки водорослей. Ничего он так и не нашел. Пока.
— Мам!
— Да.
— Дядя Яс завтра уезжает бурить?
— Не знаю, у него спроси.
Повисла короткая пауза.
— Мне уже можно с ним?
Она молчала.
— Мам?!
— Ты меня отвлекаешь, — она повернулась к компьютеру. На экране бежали строчки с формулами.
— Ну, можно мне с ним?
— Нет.
— Ну пожалуйста, мам. Ты же говорила, ты говорила, помнишь? Полгода назад, это было второе число, точно второе, как сегодня.
— Кирилл…
— Как же я познакомлюсь с рыбами если ты меня не пускаешь. Ты сказала через полгода можно. Дядя Яс тоже говорил, что можно. Значит можно, да?!
— Я говорила, — она вернулась к микроскопу. — Что я сказала тогда дословно? Повтори.
Кирилл щелкнул языком и прищурился, вспоминая тот день. Тогда он целую неделю вел себя паинькой. Накануне сдал экзамены за пятый класс всего с семью тройками. Не пропускал медицинские тесты, и врачиха на него не жаловалась.
— «Через полгода, обещаю», — натужно проговорил Кирилл, пытаясь воспроизвести тот редкий для мамы доброжелательный тон.
— Было еще кое-что, — упрямо добавила мама.
— Не было.
— Опять обманываешь, — она строго взглянула на него сверху вниз.
— Правда, не помню.
— Прекрасно помнишь. «Если все будет нормально», — вот что еще было. А сейчас не нормально. На площадке опасно.
— Но мам, я буду осторожен, обещаю. Буду в стороне стоять, там, где безопасно. Мам, пожалуйста.
— Кирилл!
Она отвернулась, сделав вид, будто они говорили по телефону, а она только что бросила трубку.
Кириллу захотелось расплакаться от обиды. Льды, стекляшки, бумажки — все было важнее для нее, чем он. Пусть сидит тут, пялится в свои окуляры, но почему он тоже должен сидеть взаперти? Все мужчины хоть раз выезжали в Исландию. Чем он хуже?
— Ты закончил? — она протянула ладонь выжидающе. Кирилл отдал градусник.
— Тридцать шесть и девять. Запиши в дневник.
Кирилл открыл электронный дневник в планшете, отыскал пустую графу в нужной таблице и внес запись «36,9». Помимо таблицы с температурой, которую он измерял по десять раз в день, были еще таблицы с давлением, ростом, весом, и другие с непонятными каракулями, которые заполняла за него врачиха.
— Ты кровь сегодня сдал?
— Нет.
— Иди, сдавай. Время уже прошло.
— Не хочу.
— Нет слова — не хочу, есть слово — надо. И надень тапки. Убьешься когда-нибудь.
Кирилл побрел к выходу короткими прыжками. У двери остановился.
— Она меня специально колит.
— Кто? — непонимающе спросила мама.
— Врачиха.
— Надежда Николаевна ее зовут. И не колит она тебя, не придумывай. Берет кровь она аккуратно.
— Нет, она специально меня колит. Говорит, что промахивается случайно, говорит я дергаюсь. А я спокойно сижу.
Кирилл задрал рукава. Мама надела очки.
— Подойди.
Она крепко обхватила его кисть и натянула руку струной. Поднесла ближе к лампе. На обоих локтевых сгибах чернели синяки диаметром с монету.
— Говоришь спокойно сидел? — с недоверием спросила она.
Он кивнул. Она отпустила руку, закрыла глаза и протерла их пальцами.
— Мне идти к ней? — спросил Кирилл.
Она задумалась.
— Мам?
— Пока не ходи. Пусть раны подживут. Я попрошу Надежду Николаеву сделать для тебя перерыв. Иди делай домашнюю работу.
Кирилл опустил рукава. Синяки и правда почти не болели. Он не врал.
