- То есть как не та? — переспросил он. — Свет был тот же, как тогда…
Я помотала головой и неожиданно для себя осела в грязь, безуспешно пытаясь подавить всхлипы.
- Не та, — тихо повторила я. — Эту он готовил для второго…
Раинер, убедившись, что голову спрятали, а тело, перевернув, начали заново закапывать, осторожно обнял меня за плечи. В жесте не было никакой чувственности — просто поддержка, но я все равно сначала воспротивилась, напрягшись, как уличная кошка, которую пытаются взять на руки. Раинер, не настаивая, отстранился, и тогда я сама привалилась к его боку.
- Смотри, — постепенно успокаиваясь, заговорила я и вынула обычный тангаррский медяк, ловко прокатив его меж пальцев. На решке, окруженная рельефными солнышками с трех сторон, одиноко красовалась единица. С обратной стороны гордо задирал нос покойный настоятель. — Вот эта монетка вполне могла обезвредить сына мельника. А эта… — во второй руке возник погнутый «артефакт»: все та же единица, но на заднем плане тонкой вязью тянутся непонятные письмена, а с другой стороны поджимает упитанную лапу породистый петух с изумительно объемным хвостом, — годится только для самого бокора и его беспокойного друга. Понимаешь?
Прежде чем перейти к догадкам, Раинер укоризненно посмотрел на первый медяк, и я, смутившись, вернула монетку в его кошель.
- Хочешь сказать, что второй нахцерер — неосвещенный Небом? — предположил десятник, удовлетворившись возвращением медяка. — И утихомирить его может только эта колдовская монета?
- Это, конечно, только предположения, — задумчиво кивнула я. — Но, если я правильно помню, на столике в его хижине не было ни одной тангаррской монеты, а он явно что-то выискивал… может, как раз медяк для мельникова сына?
Раинер нехорошо прищурился.
- Значит, он знал про обоих! И ничего не сказал ни градоправителю, ни настоятелю…
- Может, просто не успел, — пожала плечами я и поежилась. Дождь охотно забирался за шиворот, и от ледяной сырости не спасал ни любезно предоставленный храмовником бок, ни его рука, плотно обнимающая за плечо.
- Ладно, — добродушно усмехнулся Раинер. — Идем обратно. Нам еще голову варить.
Я кивнула и резко обернулась, уловив краем глаза движение где-то в стороне — но сына Старшого уже и след простыл.
Что ж, может, хозяин Мертвого квартала и придумает что-нибудь, чтобы сохранить своих детей, кто знает…
Глава 4 Голова и тело
Лично ко мне умные мысли приходили в самый неподходящий момент.
На востоке смущенно розовела полоса солнечного света, наконец-то почтившего своим присутствием отсыревший город. Из крошечного окошка чужой кельи открывался не слишком обширный вид, но небо вроде бы прояснилось, и можно было рассчитывать, что хотя бы сегодня обойдется без дождя.
- Раинер! Ну Раинер же!
Десятник оторвал бессмысленный взгляд от кусочка неба под потолком, проморгался, сгоняя остатки сна, и сфокусировался на мне. Я неловко переступила с ноги на ногу, на всякий случай еще придерживая хлипкую дверь его кельи — вдруг все-таки придется драпать? Но Раинер только подскочил и потянул тощее одеяло на плечи.
- Ты что здесь делаешь?!
- Тебя бужу, — призналась я, завороженная этой внезапной стыдливостью.
Десятник зажмурился, сел и потер лицо ладонью, откинувшись спиной на стену кельи. Одеяло он все-таки отпустил, и оно благополучно сползло до пояса, но ничего крамольного мне не открылось — все та же нижняя рубаха, ветхая и застиранная, с грубой шнуровкой у ворота.
- И зачем? До побудки еще уйма времени… тебя никто не видел?
Вообще-то я специально выждала, чтобы ежечасный патруль скрылся за поворотом, и только потом вышла в коридор, но от пакостной улыбки не удержалась.
— А, ты переживаешь, что думают братья по вере про твой обет?
- Уже нет, — обреченно вздохнул Раинер. — Наверняка весь монастырь твердо уверен, что я его нарушил дня этак два назад, просто настоятель слишком занят для воспитательных бесед с личным составом. Так зачем ты меня разбудила?
- Смотри, — я устыдилась и поспешила перейти к делу. — Все неупокойники — на самом деле зараженные чумой зомби, так? И полный их список можно составить, если кто-нибудь еще раз сходит в хижину бокора и перепишет имена с бутылок…
- И ты решила стребовать еще денег под сей поход? — усмехнулся храмовник.
Для человека, знакомого со мной меньше недели, предсказывать мои действия ему удавалось слишком хорошо.
- Если придется идти самой — стребую, — все-таки подтвердила я, но увести себя с курса не дала. — Но я сейчас не о том. Гранд ведь тоже восстал. Вряд ли он сам запер свою душу в бутылке.
- Вот зараза, — выдохнул Раинер и подался вперед. — Так бокоров тоже двое?! То есть… было двое…
- Точно, — невесело усмехнулась я. — Где-то в городе есть еще один дом с изумительной коллекцией кухонной посуды с крышечками, и, если нам нужен полный список жертв, нужно найти его.
Десятник задумчиво покачал головой.
- В городе эпидемия. Люди запираются в домах, почти никуда не выходят и никого не впускают. Мы ведь не знаем, жил ли второй бокор один или с кем-то еще… хотя тогда другой жилец наверняка догадывался бы о его занятиях… — сказал он и уставился на меня широко раскрытыми глазами.
Я ответила таким же ошалелым взглядом, но решительно тряхнула головой.
- Нет, это уже отдает паранойей. Остановимся на том, что бокоров было двое.
- Допустим, — не стал спорить Раинер. — Но этой сногсшибательной новостью ты могла поделиться и с синодом. Зачем будить меня?
Для человека, знакомого со мной меньше недели… черт. Кажется, я рановато записала его в послушные валенки. За обескураживающей честностью пряталась лисья наблюдательность, превращающая его прямолинейность и открытость в отличный инструмент по завоеванию чужого доверия.
Применять его десятник не стеснялся.
- Я подумала, — старательно подбирая слова, заговорила я, — кого могли похоронить без савана? Горожане всегда следят за соблюдением обрядов, и, кроме того, если бы у Гранда была возможность участвовать в организации погребения, уж он бы озаботился сделать все, как положено.
- Мы не знаем, покидал ли колдун город, — медленно сказал десятник. — За ним никто не следил, а жил он за стеной и мог уйти в любой момент куда угодно.
Я поморщилась. Раинер явно понял мою неозвученную мысль, но не хотел признавать, что это может быть правдой.
- Второй бокор был неосвещенный, судя по монетке, и храмовые каратели не всегда сжигают до костей, как Гранда… — упрямо продолжила я.
- Я понял, — перебил меня Раинер. — А теперь прикинь, что будет, если город узнает, что в эпидемии чумы виноват храм, а не бокор.
- Ну, на некоторое время вы останетесь без пожертвований, а в отдаленных районах разгромят пару мелких святилищ, — признала я. — Но болезнь остановится, разве не это сейчас главное?..
- Храм никогда не останется виноватым! — холодно оборвал меня десятник.
Я замолчала.
Да, я привыкла считать местных зашоренными мизогинистами, сдвинутыми на вере в светлое Небо и панически боящимися Темного Облака. На религию я смотрела со здоровым прагматизмом человека, выросшего в светском государстве и, кроме того, отлично понимавшего, что Облако было не Темным, а всего-навсего плотным — над Хеллой такое уже лет триста висит, и ничего.
Но на Хелле любым фанатикам успешно противостояли маги. Шестьдесят процентов населения, в той или иной степени наделенные даром, были весьма весомым аргументом в вопросах религиозной терпимости. А здесь магов жгли на кострах — и вполне успешно выдавали это за высшее благо: чем меньше становилось магов, тем светлее было Небо.
Попробуй я заикнуться об обратном, начни расшатывать столпы местного мировоззрения — и храм первым забудет о выданном мне свитке с милостью синода. А если первой до меня доберется разъяренная толпа, то о храмовых карателях с их традиционным подходом к излишне инициативным женщинам я буду вспоминать с нежностью.
