– Я согласен.
– Пойдемте! – Услышав звук шагов, я обернулся и увидел Гроссмейстера, уже направлявшегося к двери на галерею.
Пожав плечами, я двинулся следом. Храня молчание, остальные вставали из-за стола и шли за нами.
Смотровая площадка оказалась в самом дальнем конце Форпоста, за библиотекой, где я практически никогда не бывал. Всю дорогу туда я прошел в трех шагах позади Гроссмейстера и ни о чем не думал. Просто курил. Нет, конечно, я отдавал себе отчет, что если все еще собирался добраться до арсеналов космодрома, то, по сути, не имел другого выбора. И так далее… Но к чему лукавить? Мне действительно хотелось его убить!
Что ж, Гроссмейстер не обманул. Смотровая площадка, пристроенная как балкон к одной из стен замка, и вправду была просторна. Метров двадцать в длину и десять в ширину – вполне достаточно места и для бойцов, и для зрителей. Морской воздух своим пряным запахом приятно освежал голову… А когда зажглись два прожектора – не знаю уж, кто об этом позаботился, – расположенные под крышей и залившие площадку ровным ярким светом, я был склонен согласиться: трудно придумать лучшую обстановку для поединка. Лишь неутоптанный снег под ногами создавал небольшую помеху, но это было не слишком обременительно.
Приблизившись к легким металлическим перилам, доходившим мне до пояса, я нагнулся и глянул вниз. Не могу сказать почему, но меня как магнитом тянуло к океану. К сожалению, уже совсем стемнело, и с ярко освещенной площадки я его не увидел – только прибой рокотал где-то далеко внизу…
Тем временем зрители не заставили себя ждать. Через пять минут все уже были в сборе, цепочкой встав вдоль стены здания. Нервное напряжение достигло своего апогея. Пора было начинать.
Гроссмейстер уже давно сиял плащ и занял позицию почти в центре площадки. Он стоял, не шевелясь, с отсутствующим выражением лица и взглядом, устремленным во мрак. Однако, когда я встал напротив него, он почти меланхолично поинтересовался:
– Правила? Секунданты?
– Да какие уж тут правила! – Скинув плащ, я обнажил Шпагу.
Коротко кивнув, он также аккуратным движением вытащил клинок и, переложив его в левую руку, подал сигнал:
– Начинаем! – и не сдвинулся с места.
Ну, ладно. Я пошел на сближение сам и очень неторопливо принялся обходить его справа, со стороны моря. Гроссмейстер по-прежнему стоял неподвижно, и лишь острие его Шпаги плавно следовало вслед за мной, но такое спокойствие было обманчивым – за внешней расслабленностью скрывалась исключительная собранность и готовность к молниеносным действиям. Чувствуя это, я решил не искушать Судьбу и, не доходя двух метров, остановился практически спиной к океану.
Глядя на направленное мне в грудь синеватое острие клинка, я впервые задумался о тактике предстоящего боя. Осторожность подсказывала, что лучше бы мне сосредоточиться на защите, но так как оборона никогда не была моей сильной стороной, я предпочел не изменять привычкам и наступать самому. С этой целью я быстро перебрал в памяти излюбленные уловки и финты и, предполагая, что бой окажется продолжительным, оставил лучшие на потом, а начать решил с парочки попроще.
Выдвинув Шпагу, я двинулся вперед, изображая начало атаки в корпус, но… Но все мои предположения и домыслы были попросту смехотворны, ибо я изначально попал не на свой уровень.
Гроссмейстер сделал все чрезвычайно просто. Поймав крохотную паузу в моем движении, он вдруг бросился вперед в длинном стелющемся выпаде, устремленном мне в голову. Реагируя, я выбросил клинок вверх, но, с непостижимой скоростью изменив направление, его Шпага проскочила под моей. Отчаянным усилием я дернул руку вниз, одновременно пытаясь развернуться боком. Каким-то чудом мне удалось отбить клинок вниз, но не успел я и чуть перевести дух, как кулак его правой руки вошел в соприкосновение с моей челюстью.
От удивительной для такого щуплого телосложения силы удара я почти отключился, пролетел пару метров и, рухнув на снег, заскользил назад, остановленный лишь барьером, ограждавшим площадку. Сквозь фиолетовые круги в глазах, я видел, что противник, не теряя ни мгновения, мчится следом, уже занося руку…
К счастью, я даже не успел испугаться. И не понял сразу, что произошло. Вместо того чтобы замедлить бег непосредственно перед ударом, Гроссмейстер вдруг как-то странно споткнулся, на большой скорости врезался в барьер и… по инерции через него перелетел!
Быстро повернув голову, я враз очистившимся взором успел увидеть его тело, без единого звука проваливающееся во тьму. Увидеть и все понять. В спине Гроссмейстера, как раз под левой лопаткой, торчала рукоять кинжала!
Кинжала, вылетевшего из руки Клинта. И теперь, чуть отойдя от стены, он вытаскивал из-за пояса второй. Который ему не понадобился – быстрое движение и угрожающий взмах руки Яромира были прерваны изысканным выпадом Илайджа. Его шпага легким струящимся движением вошла в левый бок друга Гроссмейстера, едва не пронзив его насквозь.
Несколько красных капель упало на снег, и, тихо охнув, Яромир осел на колени. Его пухлое лицо исказила гримаса боли и горя, и очень медленно он, уже бездыханный, завалился набок…
Все замерло, оцепенение пало на залитый светом балкон, а я искал глазами последнего оставшегося в живых соратника Гроссмейстера. И нашел его стоящим с распахнутыми в ужасе глазами между Вотаном и Юлианом. Именно в этот момент Александр будто очнулся. Даже не пытаясь схватиться за оружие, он скрестил руки на груди, вышел на центр площадки и обвел взглядом моих друзей.
– Вы… Вы – бесчестные Люди! Это же была дуэль! – Упрек был справедлив, но ни на одном лице Александр не увидел раскаяния. Горе и ужас, может быть, но не раскаяние.
– Да что же это?! – его голос задрожал. – Так не может быть…
Дернувшись вперед, он схватил за отвороты куртки Вотана.
– Но вы-то почему молчите?! Вы – олицетворение воинской доблести! Вы потерпите такую низость?!
Тяжелые черты лица великого воина застыли. Он ответил, почти не разжимая губ:
– Я поступил бы также. Если бы успел…
Отпустив его, Александр отодвинулся на шаг и неожиданно рассмеялся.
– Безумцы! Подлецы! Я проклинаю вас!
Резко развернувшись, Александр разбежался и бросился вслед за своим дядей в воды океана…
Все еще сжимая в руке окровавленную шпагу, Илайдж рванулся на перехват, но не успел… И надолго застыл, перегнувшись через парапет.
Когда же мой друг обернулся, губы его улыбались, но в глазах горело безумие. Ткнув шпагой вниз, он процедил:
– Что мне всегда в них претило, так это любовь к красивым жестам!
Не лучшая, конечно, эпитафия, но другой ни у кого не нашлось.
