— Значит, и говорить не о чем. Нужно, и точка. — Лещинский решительно «отрубил» это слово, ударив ребром ладони по столу. — Но раз мы знаем, что возможна опасность, то не следует посылать два корабля к обоим спутникам, как мы решили. Пошлем один, сначала к первому, потом ко второму. И лететь на нем должны только добровольцы.
— Что вы хотите этим сказать? — удивился Стоун. — А как могут быть не добровольцы?
— Я говорю в том смысле, что участники экспедиции должны хорошо знать, что рискуют жизнью. Но вы правы, — улыбнулся Лещинский, — слово «добровольцы» — анахронизм.
— Желающих найдется больше, чем надо. Но это страшные слова: «рискуют жизнью»! — Стоун наклонился вперед и обвел взглядом членов совета. — Предлагаю каждому подумать и решить, стоит ли игра свеч?
Воцарилось молчание.
— Стоит! — первым произнес Метьюз.
— Стоит! — повторил Лещинский.
— Стоит!.. Стоит!..
— Тогда я прошу доверить мне руководство экспедицией, — сказал Стоун.
— И включить в нее меня и моего друга Муратова. По-моему, мы заслужили это право, — прибавил Синицын.
— Муратова здесь нет.
— Это не играет роли. Я говорю за него.
— С его согласия?
— Нет, мы с ним не говорили об этом. Но я ручаюсь…
— Хорошо. Значит, уже трое. Я думаю, что достаточно четырех-пяти человек.
— Весьма признателен, — Муратов подчеркнуто церемонно поклонился. — Ты очаровательно любезен. Но что, если у меня нет никакого желания отправляться в пространство?
— Пространство? — Синицын пожал плечами. — Это рядом с Землей. Ближе, чем до Луны.
— Предположим, что это даже на самой Земле…
— Ну и что же?
— Вот именно, ну и что же?
— А ну тебя! — Синицын возмущенно отвернулся от друга. — Что это за человек! Ему оказывают такое доверие, а он… Можешь отказаться! Вот, пожалуйста… — сердитым жестом он указал на столик, где стоял радио-фон.
— А мне не от чего отказываться. Я ни на что не соглашался. Какое мне дело? Сам зачислил меня в состав экспедиции, сам и отчисляй.
Синицын вскочил и кинулся к аппарату.
— Стой! — Муратов успел схватить друга и с силой бросил его обратно в кресло. — Шуток не понимаешь! Разве я пущу тебя одного, если существует опасность? Кто будет за тобой смотреть? Когда надо лететь? — спросил он деловым тоном.
— Через неделю.
— Так бы и говорил. Я успею закончить свою работу, уже раз прерванную из-за тебя. А почему такое промедление? Ведь задерживаются все звездолеты.
— Опасности больше нет. Местонахождение обоих спутников известно.
— А если они изменят орбиту?
— Это заметят вовремя. За ними непрерывно следят почти что все локаторы обсерваторий земного шара. Мы с тобой дали им хорошую основу для наблюдений.
— А здорово получилось, правда?
— Не хвастайся! Сам знаешь, что случайно напал на верную мысль.
— О, нет! Не случайно. Какая же случайность, если все естественные орбиты отпали одна за другой. Это логика.
— Или фантазия.
— Или фантазия, — согласился Муратов. — Этот фактор никогда не следует забывать. В науке фантазия необходима. Если бы ты обладал ею, то не пришлось бы кричать «караул!» и звать меня на помощь.
— Раскудахталась курица! — с досадой сказал Синицын. — Снесла яйцо и воображает, что Рим спасла.
— То гуси были. Но ты не ответил на мой вопрос. Почему такая задержка?
— Корабль надо оборудовать. Стоун устанавливает на нем, кажется, все приборы, существующие в технике наблюдений. Попробуй найти то, что невидимо, да еще в пространстве.
— Ага! Все-таки в пространстве. А ты говорил… Ну ладно, не буду придираться к словам. Да, задачка! Кстати, у меня есть кое-какие соображения по этому поводу. Вот, например… Пусть весь корпус спутника из немагнитного материала. Внутри, наверное, имеются металлические части…
— Магнитные? Предусмотрено. Будут и такие приборы.
— Знаю. Не мешай! — Муратов стал медленно ходить по комнате из угла в угол. — Пусть эти тела не поглощают лучей Солнца и не нагреваются ими. Двигатели у них есть? Есть! Значит, должно быть и какое-то тепло. Очень слабое, но должно быть. Значит, они покажутся, с близкого расстояния, на инфракрасном экране. Между прочим, твое мнение, что они абсолютно белые, не выдерживает критики. Погоди, не спорь! Потом! Мое предположение, что они абсолютно черные, тоже сомнительно. Но ведь я не спорю. Пойдем дальше. Можно уверенно сказать, что со спутников передается информация. Как? Скорее всего с помощью ультракоротких волн. Значит, передатчик можно запеленговать Это уже три! Тел без массы не существует. Массу спутников мы знаем, она достаточно солидна. С Земли будут следить за нашим кораблем и за спутниками. Нам сообщат, когда мы приблизимся к ним. Пусть мы их не увидим и не нащупаем никакими приборами. Две массы в пустом пространстве. Ведь практически оно пустое, правда?.. Сами сойдутся вплотную. Это четыре! Спутники и все, что на них находится, не могут быть совершенно прозрачны. Их можно увидеть просто глазами, как темное пятно на фоне звездного неба. Конечно, опять-таки с близкого расстояния. Это пять! Ну, вот теперь, пожалуйста, можешь спорить.
— Не собираюсь! — Синицын смеющимися глазами смотрел на приятеля. — Все верно. Но я вижу, что руководство экспедицией ошибочно доверено Стоуну. Следовало назначить тебя. Теперь ты погоди. Обижаться будешь потом. Итак, Виктором Муратовым найдено пять способов обнаружить спутники в пространстве. Я ведь тебя знаю: раз замолчал, значит, ничего больше не приходит в голову. А вот Стоуну пришло! Вздрогнул, голубчик! Гравитонный определитель массы — раз! Гамма-прожектор — два! Руки вверх! Ложись на обе лопатки!
Несколько секунд Муратов озадаченно смотрел на Синицына. Потом он наклонился к самому его лицу и сказал заговорщицким тоном:
— Значит, семь? Только семь и больше нет? Найденный спутник будем ощупывать. Руками. А не хочешь увидеть его? Глазами? Поверхность у него есть? Пусть невидимая, но есть? А если ее окрасить? Распылитель — восемь!
Лицо Синицына сразу стало серьезным.
— Этого, кажется, не предусмотрели, — сказал он. — Надо немедленно сообщить Стоуну. Молодец, Витька!
Достижения технической мысли поражают воображение людей только первое время, пока они еще новы и непривычны. Человек быстро приспосабливает свое сознание к новым условиям, и то, что совсем недавно казалось ему чудесным, становится обыденным.
Когда, в начале двадцатого века, появились аэропланы, когда человек впервые поднялся в воздух, казалось, что летать могут только избранные, что для этого нужны особая смелость, особые черты характера и физического здоровья. Но прошло сравнительно немного времени, и пользование воздушным транспортом вошло в обиход, перестало удивлять людей; в самолет стали садиться, как раньше — в наземный экипаж или поезд, без каких-либо эмоций.
