— Кажется, я попал во сне в наблюдательную рубку врагов, — сообщил я, пробудившись, Осиме и Ромеро. — Вам, историографу экспедиции, нужно бы заинтересоваться дурацкими видениями, которые появляются временами в мозгу.
Они не были расположены разгадывать сны.
— Действительность фантастичней бреда, адмирал, — мрачно отозвался Осима. — Послушайте депешу Аллана.
МУМ передавала, что корабли Леонида, уже далеко проследовавшие не проложенному нами пути, натолкнулись на неевклидову метрику и вынуждены возвратиться обратно. Ворота, пропустившие три звездолета, наглухо захлопнулись для остальных.
— Вторая новость еще интересней, — проговорил Ромеро. — Посмотрите на экран, дорогой друг.
Я глядел на экран со стесненным сердцем. Несколько минут назад, во сне, я видел примерно такую же картину: множество подвижных светил среди неподвижных. Но в видении подвижные огни были дружественны — наши собственные корабли, здесь же это были крейсера врага, сферой окружавшие нас.
— Около двухсот кораблей против трех, — сказал Осима. — Боятся они нас основательно, адмирал!
— И мы докажем им еще раз, что нас надо бояться. Приготовьте корабль к бою, Осима. Передайте это же распоряжение на «Возничий» и «Гончий Пес».
Мы понеслись навстречу эскадрам противника.
— Скучная история, — проговорил Ромеро, зевнув. — И выхода из нее я не вижу.
Прошло уже много дней с момента, когда мы ринулись в лоб на противника, а столкновение все не удавалось. Преследуемые корабли врага бросались наутек, зато нас настигали те, от кого мы в это время удалялись. Когда же мы поворачивали на них, удирали и они, а недавние беглецы превращались в преследователей. Тактика противника была проста: нас не выпускали, но сражения с нами не завязывали.
— Хоть бы одна неактивная звезда отозвалась! — воскликнул я с досадой. — Неужели в скоплении не осталось ни одной звезды, населенной галактами?
Ромеро промолчал, но я разбирался в его мыслях: мы явились сюда не как туристы, мы освобождали родственные народы, попавшие в беду, — народы эти могли бы отозваться на поданный им клич освобождения. Нас все больше тяготило различие между тем, что происходило во время полета «Пожирателя пространства», и тем, что мы встретили сейчас.
Тогда неактивные звезды, не умевшие менять метрики, отчаянно взывали к нам, предупреждали об опасностях, восхищались нашим успехом. А враги с энергией подавляли их передачи — межзвездные просторы были полны сигналов и шумов, волны боролись с волнами. Сейчас пространство было мертво. Мы без устали, всей мощью генераторов, пробивались к друзьям вслепую, а друзья не хотели и сообщить, где их искать.
— За сферой вражеских звездолетов проглядывается темный шатун, — сказал Осима, указывая на карту. — Если оседлать его, получим свободу действий.
— Созовите командиров кораблей, будем совещаться без передач в пространстве, — сказал я.
Осима приказал кораблям выброситься в эйнштейново пространство. Вскоре «Возничий» и «Гончий Пес» появились в оптике. Мы остановили сверхсветовой бег, и вслед за нами в отдалении замерли крейсера врага.
К «Волопасу» понеслись планетолеты. «Возничим» командовал Камагин; второго капитана, Артура Петри, я знал меньше. Аллан говорил, что после Спыхальского Петри больше всех налетал парсеков в Галактике.
— Нужны большие решения, — сказал я на совещании командиров. — Вам не меньше моего надоело бесцельное мотание вокруг Оранжевой.
— У меня возражения против нового плана, — объявил Камагин, когда я закончил сообщение. — Наших запасов активного вещества недостаточно, чтоб настичь и разметать неприятельский флот. Сомневаюсь, изменится ли что-нибудь от захвата шатуна.
— Вы против овладения шатуном?
— Нет, Эли. Но я против того, чтобы использовать захваченную планету для новой бесперспективной погони за вражескими кораблями.
— А если мы истратим его на выход к дружеской звезде?
— Можете ли вы указать координаты такой звезды? Нет? Тогда разрешите вам сказать: прорыв вслепую не лучше блуждания вслепую.
— Если так, зачем же нам захватывать шатун?
— Чтобы бежать к своим, — холодно сказал Камагин.
— Вы отказываетесь развить успех удачного вторжения? — неприязненно спросил Осима. Среди нас он был настроен всех воинственней. На него не подействовали возражения Камагина.
Камагин живо повернулся к Осиме:
— Я отказываюсь считать вторжение удачным. Оно скорее похоже на провал, чем на успех. В чем была идея плана? В том, что вначале прорываются три звездолета, а за ними весь флот. А что получилось реально? Флот отброшен назад, а мы мечемся, как затравленные крысы в этой звездной крысоловке. Пора, пора убегать!
— Убегать? — переспросил Ромеро, усмехаясь. — Вы считаете, что у нас есть свободный путь для бегства, любезный капитан? Или вы собираетесь повторить эксперимент Ольги?
— Я повторил бы его, если бы был шанс на удачу. Но разрушители с тех пор поумнели. Они не подпустят нас к своим планетам и не примут сражения. Именно поэтому я голосую за захват шатуна.
Пока Осима спорил с Камагиным, а Ромеро с Петри подбавляли жару, я молча рассматривал маленького капитана. И помню, в голове моей теснились мысли, имевшие мало отношения к теме дискуссии. Я размышлял о Камагине и про себя восхищался им. Характер и ум иной эпохи, он вписался в наше время, словно родился в нем. Он часто подчеркивал, вежливо и холодно, что не ему учить нас: он ровно на четыре с половиной века отстал от любого нынешнего человека, — и хладнокровно учил. Он чертовски быстро, за несколько лет, преодолел разделявшие нас столетия. В старинных журналах о нем писали, что он человек выдающегося ума и воли, один из крупных деятелей своей эпохи. Среди нас, опередивших его на полтысячелетия, он был человеком не менее выдающимся.
Это не значит, конечно, что я готов был принять любое его предложение, но я прислушивался к его предложениям и размышлял над ними, это я и сейчас с охотой признаю.
Ромеро обратился ко мне:
— О чем так напряженно думает наш уважаемый командующий?
Я ответил в тон:
— Ваш уважаемый командующий согласен с капитаном Камагиным. У нас мало сил, чтоб господствовать в скоплении. Вторжение не удалось, пора возвращаться. Но для этого все равно нужно овладеть одинокой планеткой.
Ромеро пишет в своем отчете, что приказ о бегстве из скопления был в общем стиле моих приказов — неожиданных, круто поворачивающих ход событий.
