— Это же евгеника, — нахмурился Русель.
— А что нам остается делать? — пожал плечами Дилюк.
Дилюк не изучал историю Земли, и поэтому, как понял Русель, слово не ассоциировалось у него с древними ужасами. Как и сказал Дилюк, в любом случае в их ситуации выбор был невелик. И во-вторых, евгеника была не так технологична, как генная инженерия, и более живуча.
Русель изучил набросок.
— А что произойдет, если я нарушу правила?
Дилюк замялся; внезапно Русель осознал, что он не только брат этого человека, но и Старейшина.
— Когда дело до этого дойдет, мы как-нибудь разберемся, — ответил Дилюк. — Послушай, Рус, у нас тут нет полиции, нет места для тюрем. Кроме того, каждый человек представляет ценность для общества. Мы не можем никого принуждать. Мы действуем при помощи убеждения и надеемся, что подобные проблемы можно будет разрешить мирным путем.
Дилюк рассказал о своей семейной жизни: о школьных успехах своих мальчиков, о том, как Томи ненавидит ежедневное мытье стен, а малыш Рус, наоборот, любит, — так можно завести новых друзей.
— У тебя хорошие сыновья, — сказал Русель.
— Да. И тебе нужно побольше видеться с ними, — с умыслом произнес Дилюк. — Но, видишь ли, Рус, они не похожи на нас. Они принадлежат к первому поколению людей, рожденных на Корабле. Они другие. Для них все наши рассказы о Порт-Соле и Большом Псе — всего лишь легенды о местах, которые они никогда не увидят. Корабль — это их мир, а не наш, мы появились на свет в другом месте, мы здесь чужие. Ты знаешь, я по-прежнему думаю, что мы взяли на себя непосильную задачу, несмотря на все расчеты Андрес. Все уже пошло не так. Неудивительно, что Корабли-ковчеги терпят крах!
Русель попытался ответить на эту открытость рассказом о себе, но понял, что рассказать ему нечего. Его мозг был занят приобретением новых знаний, но в его жизни было так мало человеческого. «Словно мертвец», — в смятении подумал он.
Дилюк был потрясен известием о смерти Рууля.
— Этот напыщенный генетик — мне кажется, ему поделом, что он умер первым. Но не позволяй себе задумываться об этом, брат. — Подчиняясь импульсу, он подошел к Руселю и положил руку ему на плечо. — Ты знаешь, я доволен жизнью: Тилой, ребятами, нашим домом. Приятно сознавать, что наши жизни служат высшей цели, и этого мне достаточно для счастья. Как ты думаешь, может, мне не хватает воображения?
«А может быть, в тебе больше человеческого, чем во мне», — подумал Русель.
— Мы сделали свой выбор, — ответил он.
— Но ты еще можешь отказаться от этого выбора, — осторожно произнес Дилюк.
— Что ты имеешь в виду?
Брат наклонился вперед:
— Почему ты не бросишь эту затею, Рус? Эти дерьмовые пилюли старых Квэкс, проклятые нанолекарства! Ты же еще молод; можешь избавиться от них, очистить свой организм от этой дряни, отрастить волосы, найти какую-нибудь славную женщину, которая снова сделает тебя счастливой…
Русель попытался сохранить невозмутимое выражение лица, но не смог совладать с собой.
Дилюк отстранился.
— Прости. Ты все еще помнишь Лору.
— Я никогда ее не забуду. С этим ничего не поделаешь.
— Каждому из нас пришлось пережить нечто ужасное, — вступила в разговор Тила. — Видимо, все реагируют по-разному.
— Да, — механически пробормотал Русель.
Он вспомнил, что Тила бросила на Порт-Соле ребенка.
Дилюк взглянул ему прямо в глаза:
— Ты никогда не покинешь этот свой Монастырь, верно? Потому что тебе никогда не удастся сбросить с плеч камень вины.
— Это так очевидно? — улыбнулся Русель.
Тила была радушной хозяйкой. Уловив напряжение гостя, она завела разговор о старых добрых временах, о жизни на Порт-Соле. Но Русель почувствовал облегчение, когда Томи, ставший неприлично высоким, вошел с известием, что еда готова. Торопливо покончив с обедом, он распрощался и смог успокоиться, лишь снова запершись в безжизненной аскетической тишине Монастыря.
* * *
Русель снова вспомнил этот болезненный визит лишь спустя много лет, когда к нему пришел мальчик.
Со временем Старейшины отделились от остального экипажа. Они затребовали себе в качестве жилья отдельную часть корабля, поблизости от его оси, где искусственная сила тяжести была ниже, — ведь за сотни лет мышцы и кости их должны были стать хрупкими. Рууль первым стал шутливо называть это убежище Монастырем. Кроме того. Старейшины освободили себя от рутинной работы, даже от уборки, которая входила в обязанности всех членов экипажа. Вскоре стало казаться, что команда находится на Корабле лишь затем, чтобы обслуживать Старейшин.
Разумеется, все это входило в великий план социального устройства Андрес; в конце концов между Старейшинами и смертными должна была образоваться, как она выражалась, «пропасть благоговения». Руселю казалось, что между двумя лагерями уже образовалась дистанция. Разница в возрасте стала заметной на удивление быстро. Встречая в коридоре смертного, Старейшина видел лицо, которое вскоре будет источено временем и исчезнет, а перед обыкновенным человеком возникала неизменная, загадочная личность, которой суждено увидеть то, что произойдет через столетия после его смерти. Русель наблюдал, как в результате этих изменений рвались узы дружбы, гибла любовь.
Однако Старейшины, находившиеся во все большей изоляции, представляли собой отнюдь не клуб по интересам. Все они были в своем роде замечательными, амбициозными людьми — иначе они не попали бы в круг приближенных Андрес, — и между ними происходили постоянные стычки. Доктор Селур с горечью заметила, что жизнь избранных походит на вечное тюремное заключение в компании кучки завистливых академиков.
Русель замечал, что Старейшины опасаются друг друга. Он никак не мог избавиться от мысли, что ему придется жить бок о бок с этими людьми очень долго. Он старался не нажить среди них врагов — и одновременно не приобрести друзей. Вечность рядом с любимым — это одно, а вечность с бывшим возлюбленным может превратиться в ад. Русель предпочитал жизнь скучную, но мирную.
Все постепенно стало на свои места. В тиши Монастыря время текло легко, безболезненно.
Однажды какой-то мальчишка, на вид не старше шестнадцати лет, робко постучал в двери Монастыря и спросил Руселя.
Руселю показалось, что он узнал посетителя. Проведя долгие годы в одиночестве, он отвык общаться с людьми, но постарался собраться с силами и тепло поприветствовал мальчика:
— Томи! Я так давно тебя не видел.
Мальчик выпучил глаза:
— Меня зовут Поро, сэр.
