Быть может, его мозговые цепи имели дефекты? Обычный скаит немедленно известил бы Паминкса, и тот немедленно отослал бы покаявшегося на Гипонерос: его физическое тело было бы растворено, чтобы извлечь жизненную спору, изучить ее и поместить в другую материальную оболочку или отправить в конгломерат Гипонероса.
Чудовищный облик Гаркота – чудовищный по меркам людей – мешал ему: поверхностное общество Сиракузы никак не хотело признавать его достоинств. А это желание признания личных заслуг свидетельствовало, что он был спорой нетипичной, экстравагантной, неподконтрольной, но какое это имело значение! Он, скаит, хотел, чтобы люди, без всякого стыда опускавшиеся до унизительных просьб защитить их мозг или проникнуть в чужой, приглашали его для участия в своих фривольных играх… Иначе месть его (месть тоже не входила в характеристики скаитов) будет ужасной!
Ибо те же самые люди, которые так его презирали, должны были бояться его как огня. Они не знали, что он вышел из матричных чанов с ментальными способностями, далеко превосходившими способности средних скаитов. Он был любимым учеником Паминкса: именно его выбрал коннетабль для первых опытов в области ментальной смерти, для казни сеньора Ранти Анга, именно его возвел в ранг эксперта и торжественно вручил ему пурпурный бурнус. Люди не подозревали о его истинной силе, сталкиваясь с ним в бесконечных коридорах нового императорского дворца, когда он прятал свою голову от чужих взглядов под просторным капюшоном бурнуса.
Придворные с их глупым тщеславием не подозревали, что он способен спокойно рыться в их птичьих мозгах, что он с невероятной легкостью преодолевал тонкий барьер защиты, создаваемый мыслехранителями, не отстававшими от них ни на шаг. А обосновавшись в их мыслях, мог с помощью малейшего импульса убить любого. Людишки, не сознающие, что над их головой ежесекундно висит топор палача, продолжали хвастаться и чирикать в своих роскошных одеяниях, достойных птичьего двора.
Гаркота не удовлетворяло простое осознание, что он оказался спорой, наделенной необычным даром. Большую часть свободного времени, времени, которое не было посвящено исполнению плана, он без устали исследовал глубины собственного менталитета, пытаясь добраться до неведомых границ, о которых другие думали со страхом. Он создал новые телепатические волны на такой высокой частоте, что они, не оставляя следов, проходили через тончайшие сети его соплеменников-мыслехранителей (защита мысли была плодом гениального прозрения Гипонероархата с целью создания зависимости от скаитов и ослабления психического потенциала человека). Гаркот без всякого смущения – смущение тоже не входило в характеристики скаитов – обследовал головы придворных, ставших живым полем для его экспериментов.
Высшие чиновники двора Венисии, считавшие себя защищенными от любого нежелательного проникновения в их мысли, даже не подозревали, что Гаркот время от времени наносил им тайные визиты. Он наслаждался тем, что знал все их тайны, исследовал их скрытую, отвратительную сторону души, в существовании которой они никогда бы не признались. Он знал практически все, что знать о них другим не полагалось.
Безусловно, тайные действия Гаркота были бесспорным нарушением кодекса чести Защиты, но кодекс, также созданный по импульсу спор-прародителей, был обманом, идеей, призванной успокоить людей. Честь была фиктивным критерием, абстрактным понятием, с которым не стоило считаться.
Его страстью было изучение запутанных лабиринтов человеческого духа, удивительно сложного комплекса, позволявшего каждому публично, а иногда и в частной встрече демонстрировать остальным тщательно выбранные стороны своего облика. Людские способности превосходили способности любых других существ вселенной, но люди предпочитали удовлетворять только свои чувства, грубо возбуждая их и тем самым сбивая самих себя с истинного пути самопознания. Они не использовали даже сотой доли своего потенциала, и для спор-прародителей было пустяковым делом понижать его до тех пор, пока тот совсем не исчезнет. Скаитов насчитывалось всего десять тысяч, но они уже властвовали на большей части Млечного Пути. Гаркот точно не знал, какую цель преследуют споры-прародители, но полагал, что они ставят своего резидента на каждой обитаемой планете и продолжают стратегию матричной экспансии. Теперь, имея собственное, эгоцентричное ощущение положения дел, он спрашивал себя, какое место займет в этой фазе плана. Ему не хотелось присоединяться к ветеранам, которые уже сыграли свою роль и вернулись в конгломерат, где слились со спорами одного из управляющих комплексов. Он настойчиво искал решение, которое позволило бы ему оборвать пуповину, связывающую с Гипонероархатом, ибо отныне хотел существовать только ради себя.
Безумный порыв толкнул его на взламывание мозга приближенных Менати Анга в присутствии Паминкса, скаита из высшего эшелона, который оказался не в силах перехватить его проникающие волны. Опьяненный успехом, Гаркот решил, что отныне ничто не может помешать его восхождению, что вскоре ему будет принадлежать вся вселенная. С этого мгновения ни одно препятствие не казалось ему неодолимым.
Как и в тот вечер, когда его вызвали к императору для уточнения мелких деталей по поводу ментальной казни одного крупного придворного. Он нагло проник в мозг суверена, неприступность которого защищали четыре тщательно отобранных мыслехранителя. Это был вызов и людям, и скаитам. Гаркот не считал себя принадлежащим ни к тем, ни к другим. Он был мутантом, первым звеном нового вида. С извращенной, сладострастной медлительностью эксперт проскользнул в мысли императора, а бело-красные бурнусы матричных собратьев даже не шелохнулись. Они не проявили небрежности, они просто отстали от него в развитии, не были приспособлены к новым условиям. Не шелохнулся и синий бурнус Паминкса, который также присутствовал на беседе.
Гаркот, незаметный исследователь, продолжавший вести банальный поверхностный разговор, открыл в мозгу суверена удивительные вещи… Настолько удивительные, что их публичное обнародование могло бы вызвать серьезную перетряску внутри двора… Прежде всего в мыслях сеньора присутствовало тело дамы Сибрит, вдовы Ранти (насмешка судьбы – казнил его Гаркот). Дама Сибрит настолько околдовала императора, что желание обладать ею, странное сексуальное желание, которого скаиты не знают и не понимают, превратилось в невроз, в навязчивую идею. Этот суверен, иллюзорный властитель миров, полностью зависел от белокожего женского тела. Он яростно мечтал обладать дамой Сибрит, при условии, что та разделит с ним его страсть, что ее не придется брать силой или под угрозой. Менати тщательно скрывал свою яростную, животную любовь, используя ментальный контроль, но чувство постоянно прорывалось на поверхность сознания, словно расплавленная лава вулкана. Гаркота поразила эта гигантская брешь в броне императора. И он решил подумать над тем, как ее использовать. Он сравнил свои страдания с тайными страданиями Менати, которого безжалостно отталкивала та, которую он пытался покорить. Как и Гаркот, Менати Анг испытывал желание быть признанным той, кто упорно отвергала его.
