— Ну и пусть валит! Развлекается! — Кордуэлл усмехнулся с тайным злорадством: уж он-то лучше их всех знал нравы гриффитов и понимал, что Алмаар вряд ли мо-жет на что-то рассчитывать. Нельзя к гриффитам подходить с человеческими мер-ками, у них свои порядки. А этот остолоп… Заработает щелчок по носу, так хоть подумает в другой раз. Кавалер чёртов!
— А нам уходить нужно, — продолжил Дик, — собрались уходить — вот и пошли! А этот… Пошёл он к чёрту! Даже автомат свой не взял, идиот!..
— Без оружия его нельзя оставлять. Его или найти нужно перед уходом, или дож-даться, пока сам придёт. — Джейк не смотрел на них, наливал себе в этот момент такану из кувшина, но взгляды ребят на себе кожей почувствовал, недовольные, нехорошие взгляды. Они этого мнения не разделяли и не скрывали своего отноше-ния. Джейк продолжил:
— И вообще, плохо будет, если он здесь останется. У гриффитов, на сионийской земле… Наблудится и пойдёт с нами, как миленький, вот увидите! И никуда он не денется! А вот оставлять его не стоит… И насчёт рудника он к утру переболеет…
— Нехорошим чем-то от всего этого пахнет, — Дик покачал головой с сомнением, — Дождёмся неприятностей на свою голову. И опять из-за этого гада… Сионийцы уже поняли, что нас упустили, завтра могут и здесь объявиться, и реку могут пере-крыть… Куда мы потом?
— Могут, всё могут! — Джейк задумался, забыл даже про стакан в руке. — Но если Алмаар к ним попадёт, нам тоже долго не ходить, сразу всех возьмут, он и запи-раться не будет… Нельзя оставлять его, нельзя…
…Янис соскочил с самой верхней ступеньки крыльца, остановился, вслушиваясь и вглядываясь. Глаза привыкли к темноте быстро, можно было различить чёрные силуэты домов — даже без света в окнах! — на более светлом фоне мрачного, беспо-койного леса.
Осенний свежий ветер непривычно холодил бритое лицо, открытые до локтя руки с закатанными рукавами. Этот же ветер шумел в листьях, шептался совсем близко, где-то неприятно поскрипывало дерево. И деревенька эта, тихая, нежилая, ещё больше показалась вымершей, совсем безлюдной. Вообще-то Кордуэлл заикался, что гриффиты ночью стараются не выходить на улицу: боятся духов, ночных демо-нов или чего-то там подобного. Чушь какая-то! Правда, когда такой лес вокруг, куда ни глянь, и не такое ещё померещится, не только про духов вспомнишь…
Серенький, конечно, народец, ничего не скажешь!
Это в наше-то время — и во всё это верить?!
Он пошёл вперёд, наугад, по улице между двумя рядами одинаковых в темноте домов. Под ногами хлюпало, и он взял чуть правее, ближе к центру, здесь и вправду было посуше, утоптанная, твёрдая земля, которую даже дождь не размочил, хотя такие ливни прокатили.
Гриффитка появилась неожиданно, вышла из какого-то маленького сарайчика, не имевшего двери. Остановилась, но, узнав одного из гостей, пошла навстречу. "Странная у них манера: даже ночью без света ходить! — Подумал почему-то Янис. Женщина подошла совсем близко, спросила о чём-то своим приятным певучим голосом… Приятный у них язык… — И почему они Единого языка не знают? Хотя здесь и без языка всё ясно!"
— Да нет, не заблудился я! Тебя искал! Тебя! — произнёс первое, что в голову при-шло — всё равно не понимает. А она улыбнулась, качнув головой, прикрытой капю-шоном, улыбнулась тепло, именно такой улыбкой, от которой всё ясно. Так друзьям не улыбаются… Сама, значит, не против… И Янис не стал ждать, шагнул вперед, одним шагом сокращая разделяющее их расстояние. Обхватил левой рукой за та-лию, прижал к себе плотно, и пожалел о правой руке, слабой, висевшей вдоль тела. Почувствовал, как незнакомка вздрогнула от неожиданности всем телом, словно не этого она совсем ждала, но он уже не мог отступить, убрать руку, сдаться.
Заговорил, понёс какую-то чепуху, обычную в такой ситуации, что-то, что само слетало с языка, не задерживаясь в памяти. Что-то о красоте, о нежности, какие-то признания, комплименты. Он по опыту знал, что после таких слов сердце любой женщины не выдержит, они все это любят…
Но! Гриффитка вряд ли понимала, о чём так торопливо и сбивчиво шепчет ей этот незнакомый парень, правда, сама ситуация не вызывала сомнений.
Янис только примолк на секунду, переводя дух, и незнакомка наконец-то отозва-лась. Её голос, тихий, убаюкивающий, полился так, что и слова отдельные с непри-вычки было сложно разобрать. Продолжая говорить, она упёрлась ему руками в грудь, но не давила, не отстранялась, вскинула голову так, что из-за края капюшона Янис мог видеть лишь подбородок с чуть заметной ямочкой, красиво очерченные губы, произносящие все эти незнакомые, но приятные на слух слова. Эти губы улыбались, но не насмешливо, а как-то мягко, по-доброму и почему-то с сочувстви-ем. Так могла улыбаться лишь мать… Мать, глядящая на своего непутёвого ребён-ка, делающего ошибки одна за другой, но не осознающего этого…
И Янис смутился, убрал руку сам, даже отодвинулся немного. Понял неожиданно, что не сможет он ничего, даже на поцелуй не решится никогда. Нет! Этой женщи-ной можно лишь любоваться со стороны, её можно обожать, ею можно восхищать-ся, но эти чувства для него останутся лишь чувствами сына. Их никогда не смеша-ешь с теми простыми, довольно низменными желаниями, ради которых он и выско-чил под это ночное сырое небо. И она понимала его состояние, молчала, стояла, не убирая рук, не отворачиваясь, и её взгляд, проникающий в самую душу, будто все эти смятенные мысли улавливал. Но не осуждал, не смеялся, не было в нём и того справедливого гнева, какой обычно испытывает женщина, если её принимают за доступную.
Янис понимал, что ничего, кроме сыновних чувств, к ней не испытывает, только такими глазами он мог смотреть на эту женщину… Мать! А помнит ли он свою настоящую мать?! Ту, которой он обязан своей жизнью!
Нет! И даже не задумывался об этом до этого вот момента, даже не знал, не дога-дывался, что женщину можно любить вот так… Вспоминались какие-то смутные чувства, что-то совсем неоформленное, неясное, от которого только одиночество растёт и сердце щемит больно, тоскливо… А откуда ей, дикарке, ни слова не пони-мающей, знать об этом? Уметь угадать самое сокровенное, самое дорогое, о чём и сам не догадывался, от себя и от других скрытое?
Как она могла это понять? Понять и смотреть на него такими глазами, таким взглядом, о котором он с малолетства мечтал? Доброта, поддержка, понимание… Как мало иногда человеку надо, чтоб почувствовать себя человеком… Гриффитка сказала что-то, но явно не прощалась, а позвала за собой, развернулась и пошла куда-то, пошла быстро, своей лёгкой походкой. И Янис потащился за незнакомкой следом, ничего не понимая, совсем не соображая, даже движений своего тела не контролируя. Как робот, как покорная управляемая машина…
