новые трудности. Просветы в листве стали больше и попадались все чаще, и на освещенных участках тропы знойные тучи палящего голубого солнца обдавали людей нестерпимым жаром. Становилось невыносимо душно, пот заливал лицо, струился по спине. Дышать становилось с каждым шагом все труднее, казалось, что с подъемом воздух уплотняется, а не разрежается, как того следовало бы ожидать.
Перед полуднем миссис Михалич отказалась идти дальше. Бедная женщина опустилась на ствол лежащего дерева, всем своим видом показывая тупую покорность судьбе.
— Мои ноги, — виновато проговорила она.
— Боледь двои ноги, мамушка? — забеспокоился Григор.
— Мои ноги конец. — Несчастная сбросила туфли и глубоко вздохнула. — Ходидъ больше не мошно.
С нею поравнялся замыкавший шествие Кесслер и вернулся назад ушедший вперед Саймс. Все столпились вокруг сидевшей.
— Что произошло? — обеспокоенно спросил Саймс.
— Говорит, что у нее разболелись ноги, — недовольно сказал Молит.
— Тогда сделаем небольшую остановку, и передохнем все вместе, — решительно сказал Саймс, не показывая своим видом огорчения этой вынужденной задержкой в пути. — Возможно, мы даже выиграем, если будем почаще делать остановки.
— Много лудше зовзем без меня, — твердо произнесла миссис Михалич. — Я озтавайзя. Вы пойдед дальже.
— Что вы! Бросить вас здесь одну?
— Нед. Не одну, — заявил Григор, решительно усаживаясь рядышком с женой. — Я доже оздавайся.
— Чтобы обречь себя на верную смерть, — с сарказмом заметил Саймс.
— Умирадь вмезте, — решительно сказал Григор, как будто это раз и навсегда решало вопрос.
— Не нушна оздавадзя для меня, Григор. Ды иди дальже, — проговорила миссис Михалич, с нежностью поглаживая руку мужа.
— Я оздавайзя, — упрямо повторил Григор.
— Мы останемся все, — заявил Саймс тоном, не терпящим возражения. Он посмотрел на часы. — Посмотрим, в какой мы форме будем через час. А пока немного перекусим. — Его взгляд скользнул по спутникам и задержался на Молите. Чуть переждав, он раздраженно спросил: — А ты чего маешься? Прекрати, приятель, свои штучки! Не стоит делать вид, будто с головой да в омут.
— Я… Я хотел…
— Послушай, Билл, — сказал Саймс. — Если у тебя что-нибудь дельное — выкладывай, не мути воду. А сетования оставь при себе, они никого не интересуют.
Молит, вконец смешавшись, выпалил:
— Когда-то я считался хорошим массажистом, давно, в спортивной школе, — уточнил он.
— Ну и что?
Стараясь не смотреть в сторону Михаличей, Молит быстро проговорил:
— Я умею снимать усталость ног.
— В самом деле? — с надеждой в голосе спросил Саймс. — Господи, это же спасение для всех нас. Когда ты можешь попробовать помочь миссис Михалич?
— Если она позволит, то прямо сейчас.
— Мне кажется, — Саймс ободряюще взглянул на женщину, — миссис Михалич не возражает.
— Мамушка, ды зоглазная? — умоляюще спросил Григор, обняв ее за плечи.
— Я доздавлядь много друднозди, — протестующе замахала она.
— Нет. Трудностей станет еще больше, если никак не сопротивляться, а сидеть сложа руки, вместо того, чтобы двигаться к намеченной цели, — твердо сказал Саймс, и повернулся к Молиту: — Билл, постарайся помочь ей.
— Мне нужна, перво-наперво, чуть теплая вода, — сказал Молит. — Наверное, мы…
Тут его перебил Сэмми Файнстоун:
— Воды предостаточно в том ручье, какой мы обогнули в ярдах трехстах отсюда. — Он, порывшись в сваленной куче мешков, довольно быстро нашел брезентовое ведерко. — Пойду принесу, — с готовностью сказал он.
— Нет. Один вы никуда не пойдете! — с неожиданной жесткостью остановил его Саймс. — Ведро воды за человеческую жизнь — это слишком. — Он повернулся к Кесслеру. — Макс, идите вместе с ним. На всякий случай.
Они быстро пошли и вскоре вернулись с согретой дневным зноем водой. Миссис Михалич боязливо опустила свои распухшие ноги в ведерко. Минут двадцать они отмокали, потом, кое-как вытерев их, она повернулась к Молиту. Тот решительно зажал между коленями одну ее ногу и взялся за дело.
Было видно, что работает парень с профессиональной ловкостью: он умело сгибал и разгибал ногу, уверенно разминал суставы, легко массировал связки и мышцы. Прошло немало времени, пока удовлетворенный достигнутым результатом, он принялся за другую ногу и проделал с ней то же самое и с таким же усердием.
— Где походная аптечка?
— Здесь.
Сэмми передал ему сумку.
Молит рывком расстегнул молнию водонепроницаемого чехла и стал быстро перебирать какие-то пакетики, пузырьки, свертки. Нашел эфир и плеснул на ноги вздрогнувшей миссис Михалич.
— Ой! — У женщины перехватило дыхание. — Она холодный, как лед.
— Очень быстро испаряется,— со знанием дела объяснил Молит.
Он нашел банку с вазелином, обильно смазал внутри ее туфли, хорошо отбил деревянной палкой пропитавшуюся кожу, потом повторил манипуляции еще раз, с той лишь разницей, что теперь он принялся сгибать подошвы до тех пор, пока не удалось при сгибании свести носки туфель с каблуками. Только тогда туфли поступили в распоряжение миссис Михалич.
— Обуйтесь. Только не шнуруйте туго. Пусть они сидят посвободнее, — мягко посоветовал Молит.
Она послушно сделала так, как советовал Молит, и немного прошлась. Ее лицо расплылось в сияющей улыбке, и впервые Молит увидел, что глаза миссис Михалич ясно-голубые, как у настоящей куклы, чему он несказанно удивился.
— Чу-де-зна! — нараспев произнесла она. Сделав несколько неуверенных шагов, миссис Михалич, радуясь, словно дитя, смотрела на свои собственные ноги, не веря глазам. — Мой большой зпазиба!
— Мой доше, — с облегчением и благодарностью проговорил Григор.
— Да чего уж там, — смутился Молит. — Не за что.
Будь это пару дней назад, он бы рявкнул, ломая язык, произнося слова так же, как Михаличи. Сейчас слова застряли в горле. Возможно, потому что лицо Григора выражало такую трогательную признательность, а, может, еще почему-то. Молит чувствовал, что в душе у него что-то происходит. В голове снова и снова, сменяя друг друга, звучали услышанные им фразы:
«Везенье тут ни при чем».
«Ведро воды за человеческую жизнь — это слишком».
«Много лудше зовзем без меня».
«Я оздавайзя».
А ведь они действительно собирались остаться одни в этих кошмарных джунглях, чтобы вместе ожидать неминуемой смерти.
Да, век живи, век учись…
Прошел четвертый, пятый, шестой, седьмой день. Продвинулись к северу, может, миль на пятьдесят. Точно неизвестно никому. Им казалось, что они бредут уже целый месяц, а то и
