— Погодите, — сказал Ойланг, — но как же сагоны на этом могут играть? Ну то есть, всякий там свет, сияние — это они умеют показывать, это мы знаем. Но ведь если пойти по их пути, сразу станет ясно, что никакого Бога там нет.
— В том-то и дело, что не сразу, — вздохнула Ильгет, — а когда становится ясно, человек уже зашел так далеко, что... он уже и не совсем человек.
— Да, очень хочется, — сказала Айэла, — я вот читала недавно святого Флависа из Эдоли, так он пишет — нет в человеческой душе более высокого стремления, чем стремление к единству с Богом. Но на земле это так трудно, так невероятно трудно, кажется, почти невозможно...
— И кажется, как логично пойти по пути сагона, — подхватила Ильгет, — так называемое духовное развитие... развитие в себе способности воспринимать тонкий, запредельный мир и взаимодействовать с ним. Ведь вроде бы тонкий мир — он ближе к Богу. Но это не так, не так...
— Ну да, это и догматически не так, — согласился Марцелл, — ведь Бог трансцендентен не только видимому миру, но и невидимому. Он вообще вовне.
— А приблизиться к нему можно и здесь с тем же успехом, что и в тонком мире, — тихо сказал Арнис, — только любовью. Ничего нет важного, кроме любви.
Ильгет нашла его руку и сжала сильные, крепкие пальцы.
Иволга встала и принялась натягивать бикр. Дрон все же поднялся и начал ей помогать.
— Интересно вы рассуждаете, — вдруг сказал он, — я как-то в таких категориях и не думал.
Иволга посмотрела на него и улыбнулась.
— Как это ты хорошо сказал, Арнис, — произнесла Мари, — ничего нет важного, кроме любви. Никаких способностей не нужно, никаких талантов, ни умений, только одна любовь важна...
— Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я — медь звенящая или кимвал звучащий. Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, — то я ничто (1 коринф. 13-1,2), — вдруг продекламировал Ойланг. Все уставились на него.
— Вот это да! — пораженно произнесла Иволга, — Ойли, ты никак креститься собрался.
Капеллиец самодовольно улыбнулся.
— Нет, лапочка... Но надо сказать, ваши мудрецы иногда изрекали кое-какие умные вещи.
— Все же я не понимаю... — сказал Венис, — а почему нельзя сохранить и даже усилить любовь в душе, занимаясь, так сказать, одновременно, развитием вот этих способностей?
— Потому что, — буркнул Ландзо и замолчал. Как это объяснить — только еще раз рассказать то, что произошло с ним самим? Но как доказать, что это единственный вариант?
— Да, изначально мои герои — неплохие люди, и как раз они способны любить, — подтвердила Ильгет, — но потом, идя по этому пути, они все равно теряют любовь, это неизбежно, ведь они думают совсем не о ней, не о своих близких, не о Христе — они все больше погружаются в себя, раскрывают себя. У них и принцип такой — познай себя, раскрой свое Я. А любовь, она всегда направлена вовне, на что-то, отличное от себя. Вы знаете, я сейчас думаю, какое это счастье, что Бог попустил появиться цивилизации сагонов лишь тогда, когда мы, люди уже стали способны от них защититься. Когда мы построили цивилизации в Космосе, корабли, оружие, когда нас стало достаточно много.
— Ну что ж, в мире все логично, — подтвердил Дэцин, — только надо понять эту логику.
— А как же кнасторы? — спросил Венис, — ведь говорят, что они...
— Кнасторы — это сказки, — ответил Арнис.
Выходили один за другим из учебного центра. Ильгет заметила, что Ойланг снова вел под руку Мари. В последнее время они часто оказывались вместе.
Ну что ж, это, наверное, и правильно. Нехорошо человеку быть одному... Ойланг так давно уже один. Не ладится у него с женщинами, да и трудно бойцу ДС найти пару где-то на стороне. Непонимание неизбежно. А Мари... Мари так разбита гибелью Гэсса. Она страшно его любила, но... вот я, наверное, после Арниса уже не смогу любить другого мужчину. Никогда, подумала Ильгет. Так же, как и Арнис говорил, что ушел бы в Орден, если бы я погибла или осталась навсегда с Питой. Но есть другие люди, те, кто не может жить в одиночку.
Арнис раскрыл перед Ильгет дверцу флаера. Ритика запрыгнула в машину первой и устроилась на заднем сиденье. Шерсть собаки отросла, теперь Ильгет оставляла ей небольшую гривку. Ритика выглядела просто великолепно, довольно высокая, пушистая, цвета кофе с молоком, с гордой высокой шеей. Совсем недавно она выиграла экстерьерную выставку, стала лучшей на Квирине, да и в рабочих испытаниях заняла почетное 7е место.
— Только давай потихоньку, — попросила Ильгет, — без фигур.
— Договорились, — Арнис плавно поднял машину, — ты знаешь, я все жду, когда Мари с Ойлангом решатся.
Летняя зеленая Коринта ложилась под флаер, а слева голубел океан. Ильгет с наслаждением вдохнула — здесь, на высоте воздух совсем другой... вкусный.
— Я тоже. А как ты думаешь, когда Ландзо себе найдет кого-нибудь? Пора бы уж...
— Ему трудно, — сказал Арнис, — он на меня во многом похож. Дело в том, что он и не ищет. Ждет. Ну что ж, когда-нибудь, конечно... Я уверен, что Господь даст ему жену. Настоящую. Так даже лучше, не надо торопиться. Ну вот, мы уже и дома.
Он стал снижаться пологой спиралью. Точно посадил машину в нарисованный круг.
— Дети уже наверняка дома, — сказала Ильгет. Ритика выпрыгнула из флаера и побежала по дорожке. Ильгет и Арнис, взявшись за руки, пошли за ней. Ильгет глубоко вздохнула полной грудью.
— Как дома-то хорошо...
Дверь раскрылась перед ними. Эльм скатился по перилам со второго этажа, бросился на руки матери.
— Ну что, малыш, как дела? Как в школе?
— Хорошо, — застенчиво сказал Эльм и прижался к Ильгет. Она так постояла с сыном, потом спустила его с рук.
— Я пойду переоденусь, зайчик, хорошо? А то видишь я какая толстая в этом бикре.
Арнис взял сына за руку.
— Ну, рассказывай, Эльм, как жизнь...
Ильгет переоделась в спальне. Бикр повесила в специальное отделение шкафа. Выбрала сиреневый мягкий костюм для дома. Тельник — еще чистый, поменяла после душа еще на полигоне, сложила в шкаф. Вот, собственно, и все. Надо идти ужин готовить. И Эльм ждет.
Ильгет вдруг захотелось взглянуть на свой роман. Так бывало часто. Она как-то не осознавала никогда, насколько для нее это важно — писать. Насколько это влияет на всю ее жизнь... А ведь она этим и жила, эта мысль — как сделать следующую сцену — всегда жила в ней подспудно, сквозь любое горе и радость. Планшетка лежала здесь же, в спальне. Вчера Ильгет занималась романом, лежа в постели, перед тем, как заснуть.
