Он выглядел не слишком хорошо. Несмотря на свою быстроту, он выглядел нехорошо, словно его целыми неделями беспрерывно мучили. Взгляд бегал, щеки – не слишком тщательно выбритые или депиллированые – были, как у утопленника, слишком долго пробывшего под водой. Ожог на голове скорее напоминал следы какой-то отвратительной болезни. Ник торчал из его губ, дым лез в глаза а пепел усыпал скафандр. Он держал руки в карманах, словно для того, чтобы скрыть, что они дрожат.
Это был человек, у которого хранились ключи – во всяком случае, наружные – от будущего Джошуа.
Ангус хищно оскалился.
– В чем дело? – спросил он. – Вид у тебя дерьмовый. Дьявол, ты выглядишь точно, как я. Разве ты не рад тренировкам? Обучение получению от меня приказаний, должно быть, было убийством для такого хуесоса, как ты.
Милош не изменил позы, не пошевелил руками. Губами, держащими ник, он сказал тоном кислой враждебности:
– Извинись, Джошуа.
Словно бунтующий заключенный, которому угрожают парализатором, Ангус мгновенно сказал:
– Мне очень жаль. Пожалуйста, прости меня. – Полное сообщение, которое послали ему электроды.
Но внутренне он рыкнул, «Наслаждайся. Делай все, что в твоих силах. Я все запомню».
– Перестань, Милош, – приказала Мин Доннер. – Он предназначен не для этого.
Милош словно не слышал.
– Но раз ты спросил, – продолжал он. – Нет, мне не понравились тренировки. Мне не понравилось то, что мне нужно выглядеть и вести себя так, словно я член твоей команды. Но есть кое-какие компенсации. Я планирую получить некоторое, – он поджал губы, – удовлетворение от этого соглашения.
– Я в этом уверен, – ответил Ангус. – Предатели вроде тебя всегда такие.
Директор ПД вскинула вверх палец, словно командуя.
Тавернье бросил на нее взгляд и замолчал.
И, снова ухмыльнувшись, Ангус последовал его примеру.
Она мрачно кивнула.
Не сомневаясь в своей правомочности, она сказала Ангусу:
– Пошли со мной, – затем повернулась к нему спиной и вышла из комнаты.
Сунув руки в карманы, чтобы поддразнить Милоша, Ангус последовал за ней.
Впервые он вышел из комнаты без охранников и техников, не будучи окружен внешними компьютерами и мониторами. Это усилило иллюзорное ощущение свободы. О, охранники были поблизости – да и сама Мин Доннер вполне справилась бы с этой функцией. Но изменение, стоящее за этим ощущением, было реальным. Он покончил с тестированием – покончил с тем, что его режут, измеряют и корректируют, словно лабораторную крысу. К добру или к худу, его программирование закончилось. Сейчас он наконец-то вырвется из этого стерильного нечеловеческого места. Ему будет дан шанс начать действовать.
По самой своей природе действие требовало движения к неизвестному. Неизвестное Ангусу наверняка; но что было более важно и давало надежду неизвестное его программистам.
Первое, что ему необходимо было сделать для того, чтобы надежда стала более ощутимой, это избавиться от Милоша. Но это может, естественно, подождать. Тем не менее, он решил расправиться с этой проблемой как можно скорее.
Через мгновение Мин вывела его и Тавернье из хирургического крыла СИ и повела в ту часть штаб-квартиры ПОДК, где он никогда не был. Очень полезный, его компьютер переводил кодировку на стенах, которая позволяла людям не заблудиться в этом обширном комплексе. Если бы он знал, куда направляется, он мог бы найти дорогу самостоятельно. А Милош – который, вероятно, знал ответ – держал свои мысли при себе. Когда его ник догорел, он выплюнул окурок на пол и прикурил следующий. Это и то, что его руки постоянно находились в карманах, было единственными внешними признаками того, что он понимал – его безопасность подошла к концу.
Выход из блока сбора информации. Вдоль Дивизиона принуждения. К Администрации.
Пульс Ангуса участился. Его оживление все сильнее напоминало тревогу.
Внезапно Доннер остановилась у дверей комнаты, на которой была надпись: «Конференцзал 5».
Сардонически ухмыляясь, чтобы скрыть свой страх, Ангус спросил:
– И что сейчас? Я думал вы уже закончили пытать меня.
И снова она властно вскинула палец. Но обратилась скорее к Милошу, чем к Ангусу.
– Относитесь ко всему проще, – посоветовала она. – И проживете дольше.
Открыв дверь, она ввела мужчин внутрь.
Ангус неожиданно оказался в комнате, похожей на камеру для допросов из старого видео. Освещенный единственной лампой, посредине комнаты стоял длинный стол, окруженный жесткими стульями. Свет был настолько ярок, настолько точно сфокусирован, что середина стола сверкала, как раскаленная, а края оставались в полутьме, словно скрытые саваном; стены были едва видны. Быстрый взгляд сообщил ему, что по углам расположено множество самых разных мониторов. Но ни один из них не был активирован. Вероятно, на этот раз никто не собирается за ним подглядывать или записывать его.
Беспокойство Ангуса лишь усилилось.
Мин Доннер показала ему на стул, стоявший в круге света. И велела Милошу сесть напротив. Сама она села на край стола. В полумраке она выглядела такой же твердой и неподкупной, как ее репутация.
– Какое развлечение, – пробормотал Ангус. – И что мы должны делать сейчас? Срочно подружиться?
Мин смотрела на него сквозь тьму. Мрачный взгляд Милоша не выдавал никаких чувств.
Подгоняемый растущим беспокойством, Ангус спросил:
– Мне нужно рассказать, как он предал Ком-Майн? Как он и этот сахарный красавчик, мать его, Саккорсо, подставили меня? Дьявол, если бы в полиции было больше таких, как он, то мне бы не осталось ничего делать.
Директор ДП не шевельнулась.
– Лично я, – заметил другой голос, – с большим удовольствием послушал бы, как вы заработали репутацию в своих чудовищных преступлениях и не оставили против себя никаких доказательств в информационном ядре корабля.
Ангус дернул головой, чтобы посмотреть на другой конец стола.
Здесь сидел мужчина.
Ангус не слышал, как тот вошел. И его наверняка не было здесь мгновением раньше. Может быть, он прятался под столом. Или может быть, контраст между светом и тенью бы создан для того, чтобы он мог появиться так неожиданно, как ему того хотелось.
Он был еле виден, но Ангус разглядел достаточно деталей, чтобы страх его усугубился.
У мужчины была огромная, словно бочка грудь, короткие мощные руки, сильные пальцы. Несмотря на тьму, линии и черты его лица казались четко видными, словно они были сделаны резцом; его рот, челюсть и лоб словно были вырезаны из стальной болванки. Седые волосы были бескомпромиссно срезаны над самым скальпом. Только кривизна носа несколько оживляла его черты; создавалось впечатление, что нос был сломан не один раз.
