– Я считаю себя бестолковым. Я не сумел выполнить свой долг как следует. Из-за меня пострадало множество людей и моя душа. Я знаю, что начальство придерживается другого мнения, но мне-то правда известна.
– О каких страданиях вы говорите?
– О боли, смерти, проклятии.
Последовало долгое молчание. Наконец я понял, что доктор ждет от меня более вразумительного объяснения, и продолжил:
– Я причинил много зла людям. Некоторые погибли, потому что я не принял вовремя надлежащих мер. Всего этого можно было избежать. Кроме того, я сам себя обесчестил и погубил свою душу.
– Вы имеете в виду клятву?
– Конечно. – Я постарался заглушить в себе раздражение. Если доктор не понимает меня, то я должен объяснить так чтоб он понял. – Я застрелил женщину, хотя поклялся не причинять ей вреда. Я сознательно дал эту клятву, чтоб получить возможность проникнуть в помещение, где забаррикадировалась та женщина, и застрелить ее. Как видите, я заранее знал, что нарушу клятву.
– Разве цель не оправдывала средства?
– Разумеется, я пошел на это не забавы ради. Мне надо было спасти корабль и всех людей на его борту. Адмирал Брентли и прочее начальство Адмиралтейства полагают, что спасение «Дерзкого» оправдывает мое клятвопреступничество. Но я считаю иначе. – Разумеется, Господь Бог тоже меня не оправдал.
– Нашей официальной религией является Церковь Воссоединения, все мы служим Единому Истинному Богу, но у нас до сих пор нет единого понимания воли Господней, – осторожно возразил доктор.
– Давайте не будем заниматься софистикой, – вспылил я.
– Это не со…
– Это ересь! – крикнул я.
Он замолчал. Я опомнился и тоже умолк.
Наконец он холодно сказал:
– Я не собираюсь обсуждать с вами теологические вопросы, капитан Сифорт. У меня другие задачи.
Я мрачно молчал, кляня себя за вспыльчивость. Теперь доктор не даст мне разрешения на полеты.
Гнетущая тишина действовала мне на нервы. Наконец я не выдержал.
– Простите, сэр, – сказал я как можно спокойнее. – Понимаю, что моя несдержанность расценена вами как лишнее доказательство моей профессиональной непригодности.
– Я расценил это как повышенную религиозность. – Доктор Тендрес сел за стол. – Как вы думаете: отразятся ли ваши грехи на вашей работоспособности?
– Погублена моя душа, но не способности к службе, – равнодушно ответил я. К чему теперь волноваться? Все равно к полетам мне уже не вернуться.
– Вы способны быть счастливым?
– Был однажды. Очень недолго.
– Когда?
– На борту «Порции», когда у меня были жена и сын. А потом они умерли.
– А сейчас?
– Сейчас – нет. Возможно, когда-нибудь я смогу испытывать нечто вроде удовольствия или удовлетворения, но это маловероятно.
– Давайте разберемся до конца. Какое у вас чаще всего настроение?
Я закрыл глаза и начал подыскивать честный ответ. Внимательно прислушавшись к себе, я обнаружил удивительную вещь.
– Не скажу, что я счастлив, но… знаете, я ощущаю какое-то внутреннее спокойствие, – признался я. – Я давно смирился с расплатой, которая меня ждет в аду, поэтому бедствия этой жизни меня не страшат. Они ничто по сравнению с будущими муками. Кроме того, теперь у меня есть… как бы это сказать… подруга. Все это меня утешает.
– Вы имеете в виду мисс Уэллс?
– Да, сэр. – Конечно, я не собирался выкладывать доктору, как именно Анни меня утешает. Мы почти трое суток провели в постели. Спокойные нежные ласки то и дело сменялись приступами яростной страсти… Недолгие сидения за кухонным столом, поглощение омлета, потом снова ванна, постель, ее губы, руки, судорожные движения бедер… И так до полного изнеможения, когда я наполовину в шутку, наполовину всерьез умолял ее дать мне умереть спокойно. Но она лишь лукаво улыбалась, снова прижималась ко мне, и все повторялось…
Я очнулся от сладостных воспоминаний, встрепенулся:
– Простите, доктор Тендрес, я немного задумался.
– Судя по вашему лицу, думали вы о чем-то чертовски приятном.
– Пожалуй, так, – улыбнулся я.
Доктор включил свой электронный блокнот.
– Я вижу, сейчас вы чувствуете себя лучше, – сказал он. – Еще три месяца отдохнете, мистер Сифорт, а потом будете снова летать.
– Три месяца? – скривился я. Вот до чего доводит честность! Сам виноват. – Мне бы хотелось получить корабль раньше…
– Нет, нет, – замахал он руками, – мистер Сифорт, не давите мне на психику. Три месяца – и точка.
– Офицером связи? – переспросил я. – На это я не гожусь.
– Почему бы и нет? Плантаторы вас уважают. С некоторыми из них вы познакомились еще в прошлый визит на эту планету, – настаивал адмирал Де Марне.
Я угрюмо уставился в ковер и пробормотал:
– Я действительно встречался с некоторыми плантаторами, но вряд ли они меня уважают…
– Богач Хармон Бранстэд и его брат Эммет, который был с вами на «Дерзком», всем своим знакомым поют о вас дифирамбы.
– Может быть, кое-что у меня и получается хорошо, сэр, но только не поддержка контактов с обществом, – упрямился я.
– Никаких особых контактов от тебя не потребуется. Понимаешь, плантаторы хотят суверенитета, мечтают о собственном правительстве. Нам нужно внедрить в их среду человека, способного внимательно слушать. Ты будешь нашим осведомителем, вот и все. – Адмирал озабоченно взглянул на часы. – Короче говоря, это приказ. Отправляйся на задание.
– Сэр, может быть, вы все-таки подыщете мне другую работу?
– Черт бы тебя побрал, Сифорт! – загремел Де Марне. – Какого рожна тебе еще надо?! Я и так пошел тебе навстречу! Ты должен был сидеть без дела до конца года! – Он нервно побарабанил по столу пальцами.
– Радуйся, что тебе удалось убедить доктора Тендреса в том, что ты не псих.
Я замолчал, ошарашенный его откровенностью.
В дверь кабинета постучали, вошел гардемарин и доложил, запинаясь:
– Сэр, радары «Непоколебимого» засекли едва уловимые сигналы непри… непонятного происхождения. Возможно, это рыбы.
– Хорошо, Берзель. Одну минуту. Итак, Сифорт, я не имею ничего против тебя. – Адмирал встал. – Придет время – и ты получишь корабль. Но вначале отдохнешь. – Он направился к двери, я за ним. – Мне надо лететь. Если это действительно рыбы… Кстати, забыл сразу сказать: возьми с собой помощника и водителя.
Несколько дней я безвылазно провел в своей квартирке, переживая обиду. Даже нежности и женские уловки Анни не улучшали моего дурного настроения. Лишь вопрос Алекса о его возвращении к прежним обязанностям вывел меня из депрессии.
– Можешь обращаться с этим вопросом к начальству в любое время, – ответил я, стараясь не выдать чувств.
