Ложь, ложь, ложь. Лесть, подхалимство и ложь.
В тот или иной момент, но не раньше чем через много лет, жертва вдруг поймает себя на том, что бормочет: «Да, тот парень — как его звали? — вообще-то он был сумасшедшим, верно?»
А тем временем нашего героя, вероятно, настиг приступ настоящего сумасшествия, такого, которое потребует врачебного вмешательства, или же он переселился на другую планету.
И показалось, будто он никогда не участвовал в этой сумятице и страстной деятельности. Его имя если и вспоминалось, то лишь изредка, к настоящему времени тем людям, которых он заставлял плясать под свою дудку, стало стыдно, им хотелось бы стереть из памяти тот период своей жизни. Однако еще и ощущалась какая-то неувязка. Так же, как было невозможно поставить его блистательное имя на печатном фирменном бланке или в качестве подписи под памфлетом с подборкой фактов и цифр (печатный материал такого рода должен в целом быть более точным, чем то, что говорится в речи); и еще потому, что присутствие этой зажигательной личности не гармонировало со всеми другими, более будничными, так что если кто потом и оглядывался в прошлое, ему было трудно найти ей место в своих здравомыслящих и глубокомысленных воспоминаниях. Припомнившиеся события, несомненно, происходили, — возможно, и сейчас существуют где-то то общество или та партия, агонизируют, вся жизнь из них ушла, — но не хотите ли вы сказать, что их вызвал к жизни тот самый психопат?
Вот так и выходит, что история не сохраняет имен этих героев. Тщетно будешь искать в анналах события, которые сам пережил день за днем и точно знаешь, что там происходило, но нигде не найдешь имен тех чудотворцев, а ведь без них не было бы тех событий.
Имени Инсента, как и многих подобных ему, вы не обнаружите ни в одном учебнике истории. А пока все говорили только о нем.
— Да, он был тут на прошлой неделе. Всех нас поднял и продержал всю ночь, мы слушали его речи. Он так искренен, правда ведь?
— О да, это-то можно сказать точно, он искренен. Тут уж нет никаких сомнений.
— Это было самое волнующее событие в моей жизни, — задумчиво скажет кто-нибудь. — Да…
Ранним утром я вернулся к себе на квартиру и оказалось, что Инсент уже ушел. Он почти всю ночь вещал перед хозяйкой дома, не давая бедняге уснуть, так что она выглядела вялой и измученной.
— Он такой чувствительный, этот парнишка, — пробормотала вновь, засыпая на ходу. — Да, совсем не то, что эти сириане. Вы с ним земляки, да? Он так сказал.
И этим мне пришлось довольствоваться.
Когда Инсент вернулся в полдень, он был так упоен собой, что даже меня не узнал. Он посетил Кролгула и Колдера, мимоходом нанес визит в соседний городишко, жители которого «созрели, чтобы понять правду», и когда наконец буквально влетел в комнатенку на верхнем этаже дома, где я его ждал, то в знак приветствия поднял сжатый кулак, глаза у него были остекленевшие и напряженные.
— «Со мной, против меня», — декламировал он, не в силах остановиться. Инсент мерил крупными шагами комнатушку, его несло по инерции, как было все эти дни.
— Инсент, — приказал я, — а ну-ка сядь.
— «Со мной, против меня!»
— Инсент, перед тобой Клорати.
— «С мной, п'р'т'в меня».
— Здесь Клорати!
— О, Клорати, привет, рад служить, вся власть…. Клорати! Я вас сразу и не узнал! О, прекрасно, я должен вам рассказать… — И тут же с улыбкой вырубился на моей кровати.
Тогда я ушел из дому. Я договаривался с Колдером и его ребятами провести наше «противостояние» в каком-нибудь шахтерском клубе или другом их месте встречи; но, по наводке Кролгула, Инсент, не спросив разрешения Колдера, а только поставив его в известность, снял для этой встречи помещение для судебных заседаний в здании суда. Там обычно волиенцы пытали и приговаривали аборигенов за разные мелкие нарушения закона и непослушание. Инсент распространил всякого рода памфлеты и листовки по всему городу под лозунгом «Вызов тиранам».
Я сам пошел к Колдеру, он оказался у себя дома, в компании единомышленников. Он был сердит и внушителен.
Я сказал ему, что, на мой взгляд, наше «противостояние» следует отменить, и что мы — он, я, Инсент, Кролгул и человек десять представителей шахтеров — должны неформально встретиться в его доме или в кафе.
Но с тех пор, как я видел его в последний раз, Колдер впал в риторику. Его взбесило, что «те, у власти» «обманули» его, заменив один из их клубов на место для вынесения приговоров, которое для них связано с гегемонией Волиена; он был зол на себя за то, что пошел на поводу у Инсента, а Инсенту Колдер не доверял, когда тот был вне его компании; еще его разозлил Кролгул, который в присланном сообщении объявлял, что не имеет ничего общего с последними махинациями Инсента, и теперь Колдер воспринимал меня как сообщника Инсента.
— Вы с ним земляки, — заявил он мне.
Я сидел под злыми взглядами десяти пар холодных, неподвижных глаз волиенаднанцев.
— Да, ну и что, — это не обязывает меня отвечать за все, что он сделает.
— Вы утверждаете, что вы с Инсентом из одного места, которое находится очень далеко, но вы не видитесь с ним с глазу на глаз и не знаете, что он тут вытворяет?
— Колдер, — заговорил я, — мне бы хотелось, чтобы вы мне верили. Я не имею ничего общего с этими новыми договоренностями, я считаю их ошибочными.
Но все было впустую; он, как и все остальные, за несколько часов уже наслушался искренних пламенных речей Инсента.
— Мы встретимся с вами в том месте, в комнате волиенцев. Да. Мы там встретимся с вами, и пусть истина восторжествует! — прокричал Колдер и обрушил на стол свой громадный кулак — таков тут общепринятый ритуал, завершающий дискуссию.
Итак, это должно будет произойти.
Кролгул скромно держится в тени. Инсент еще спит, но мечется по постели, улыбается и время от времени что-то бессвязно вещает, после чего снова падает на спину с улыбкой: ему явно снится «противостояние» — которое, как я опасаюсь, вряд ли закончится по-хорошему.
И вот что произошло.
Долгий сон Инсента перешел в качественно другую фазу: парень стал вялым и отяжелевшим. Медленно просыпался, какое-то время не мог прийти в себя. Ошеломленный, не сразу вспомнил, что было перед тем, как он заснул. Куда девался «динамичный», полный жизни, страстный конспиратор? Наконец он собрался с силами, сполз с кровати и пробормотал:
— Кролгул… мне надо к Кролгулу.
— Зачем?
— То есть как зачем? — искренне изумился он.
— Вот именно — зачем? Тебе вообще не надо иметь ничего общего с Кролгулом.
