Во время инструктажа подполковник предупреждал меня, что агент обладает определённым набором специальных навыков, чтобы я был осторожен и ни в коем случае не вступал с ним в непосредственное столкновение. За время посиделок я как-то расслабился и почти уверил себя, что Митька нормальный, а подозрения насчёт него — это какая-то ужасная ошибка.
Спустя ещё несколько секунд я уже не был уверен, что его особая походка мне не померещилась. Подсознание от нервного напряжения иногда способно делать странные вещи.
Будто почуяв взгляд, Митька обернулся.
— Идёшь? — спросил он.
Я кивнул в ответ и, поправив контейнеры так, чтобы они не вывалились по дороге, пошёл вслед за ним.
В какой-то момент я вдруг остро ощутил себя на его месте. Наверно, сказался опыт разведчика. Каково это — быть в окружении врагов и продолжать делать своё дело, несмотря ни на что? Улыбаться им, шутить и балагурить — зная, что в любой момент ты готов убить того, кому улыбаешься? И так день за днём…
Сложно. Но человек способен адаптироваться ко всему.
Должно быть, Митька сейчас ищет способ безопасной связи. Угадывает момент. Это не так просто, как кажется. Контрразведчик говорил, что агенты отказались от использования радиосвязи. Их научились пеленговать очень быстро и эффективно. Устроить лазерную передачу через окно движущегося поезда — это тоже из разряда фантастики. Остаются только физические носители.
Окна в вагоне не открываются. Тамбуры на стыках тоже невозможно использовать из-за слишком большого риска повредить контейнер. Остаются только станции.
На каждой остановке по пути следования будут работать команды контрразведчиков. Тут моя помощь не требовалась. Подполковник был почти уверен, что именно там произойдёт попытка связи, но я бы об этом узнал только после того, как Митька не вернулся бы обратно в купе.
Моя помощь нужна была только на тот случай, если вдруг агент задумал что-то совсем неожиданное. Нужно было подмечать странности в его поведении и попытаться зафиксировать попытку передачи, которая могла бы последовать. На прямой вопрос: «А как она может выглядеть, эта попытка?» контрразведчик, нахмурившись, ответил: «Как угодно. Прояви фантазию».
Ещё он просил отслеживать все контакты Митяя в поезде — на случай, если вдруг среди пассажиров или проводников затесался подельник. По его словам, это было крайне маловероятно, перед операцией всех тщательно проверили, но абсолютной гарантии не мог дать никто, даже они.
Я с тоской бросил взгляд на то место, где когда-то внутри вагона была установлена камера. Конечно же, теперь на её месте торчала уродливая заглушка. Системы видеонаблюдения массово уничтожались в первые месяцы после Революции, и до сих пор власти не решались снова начать их массовое внедрение, даже на основе аналоговых технологий.
Мы дошли до конца вагона и по очереди опустили мусор в контейнер.
— Надо бы умыться перед сном, а я мыльно-рыльные в купе забыл… растяпа! — сказал он, словно извиняясь.
Я посмотрел в окно, на мелькающий сумеречный лес, залитый дымчатым туманом, едва подсвеченным ущербной луной.
— Да рано ещё вроде, — сказал я, посмотрев на часы; стрелки показывали половину десятого, — наверно, я бы почитал ещё, всё-таки готовится надо…
— Не знаю, в первый день надо немного дать слабину, — ответил Митяй, — чтобы пружина не лопнула.
Он подошёл к окну и опёрся на поручни.
А я вдруг поймал себя на том, что мучительно хочу узнать, что происходит у его в голове. Почему до сих пор он продолжает выполнять программу уже несуществующей власти Вечных. Может, сам рассчитывает на укол?.. неужели всё ещё верит, что такое возможно?
— Я боюсь гражданки, — вдруг сказал он, не поворачиваясь ко мне, каким-то тяжёлым тоном, будто выдавливал из себя слова.
— Что?- растерянно переспросил я.
— Боюсь, что смысла во всём этом больше не будет… — сказал Митяй, — в бою ведь всё просто: есть ты и есть противник. Тебе надо выжить — а для этого необходимо уничтожить его. Всё остальное вторично, так?.. А сейчас что за время наступает? Кто знает? — он вздохнул, — а ты почему решил на офицера идти?
— Да просто всё, — ответил я, — голодать больше не хочу. Я до того, как попасть в добровольцы, улицы успел хлебнуть. Сейчас на гражданке ведь неустроенность. Куда мне податься? Рабочим? А вдруг не возьмут? Потребуют, чтобы ПТУ закончил… а на что жить, пока учишься? Нормальным ребятам семьи помогают — а мне? На стипендию?
Митяй посмотрел на меня заинтересованно.
— Так даже… — проговорил он, — говорят, за вечных тоже воевали ребята, которые просто жить хорошо хотели. И не важно, что не так долго, как их хозяева…
— Ты к чему это? — просил я, сжимая кулаки.
— Что? — будто спохватился Митяй, — а, ни к чему. Не бери в голову.
Я хмыкнул и направился обратно в купе. Потом понял, что оставлять его одного в коридоре было бы не разумно — вдруг он и правда в тамбур полезет или ещё что в таком же духе? — и остановился возле висевшего на стене расписания. Сделал вид, что погрузился в его изучение, сверяясь с часами.
Митяй подошёл о мне. Глянул через плечо на расписание.
— Через тридцать пять минут… — сказал он, — можно успеть главу по обществознанию прочитать. Давай потом на перрон сходим, может, чего вкусного купим?
Его тон был примирительным. Всё-таки он блестящий актёр, профессионал высшей пробы. Поставить разговор на грань конфликта, чтобы потом больше сблизится. Хитро действует! У нас в банде подручный вожака так работал: заставлял ребят выкладываться, когда те думали, что заслужили его особое расположение после недопонимания в самом начале…
Я ничем не выдал то, какие мысли у меня в голове промелькнули. Только улыбнулся в ответ — вроде как с облегчением.
— Давай, — кивнул я, — конечно!
В купе я действительно достал учебники, подвинул шторку и, включив индивидуальную лампу, погрузился в чтение. Шло туго: строчки расплывались, смысл ускользал…
А потом меня вдруг будто электричеством ударило, сердце забилось быстрее, и я так крепко сжал книгу, что чуть не порвал её корешок.
Мусор! Почему ни я ни контрразведчики об этом не подумали! Они ведь профи!
Как часто его убирает проводник? На каждой крупной станции? Вполне может быть — поезд фирменный, он уже успел с пылесосом пройти по центральному проходу.
То-то Митяй такой спокойный и расслабленный. В игры свои играет. Так он уже всё дело, наверное, сделал, и теперь отдыхает!
Ладно. Надо успокоиться и понять, что мне-то делать.
Подполковник выдал мне средство связи: односторонний и одноразовый передатчик в виде карандаша, который следовало сжать с торцов до щелчка в случае, если бы мне удалось достоверно зафиксировать канал передачи.
Что должно было произойти после этого — я не имел понятия. Захват? Задержание? Наблюдение? Да всё, что угодно! А я уверен, что точно понял момент передачи? Нет. Это мои догадки. Да, разумные и обоснованные — но догадки.
Я поднялся с кровати и надел пластиковые шлёпанцы, которые обычно использовал в душе.
— Чёт ты рано, — тихо заметил Митяй со своей верхней полки.
— Да в туалет загляну, — небрежно ответил я, и вышел из купе.
Идти я старался быстро, но поезд сильно мотало, рельсы давно не ремонтировали, видимо, а расписание пересматривать никто и не думал. То и дело я оглядывался, опасаясь увидеть, что дверца нашего купе вдруг сдвинется в сторону.
К счастью, весь остальной вагон уже спал, и копаться в мусоре мне никто не мешал. Искомое на нашёл на дне пластикового контейнера, под якобы случайной складкой. Пластиковая флеш-карта под цвет была заклеена в какой-то прозрачный состав, который, видимо, должен был сохранить её содержимое в целости при случайном попадании во влагу.
Закончив осмотр, я аккуратно опустил крышку. Потом вошёл в туалет, помыл руки и ополоснул лицо. Посмотрев на себя в зеркало, я обнаружил, что видок у меня так себе: взгляд загнанный, щёки пылают… нет, так дело не пойдёт. Я заставил себя пару раз вдохнуть и выдохнуть, вспоминая про себя морские волны и запах прибоя. Это сработало. Сердце перестало бухать как молот.
