Ознакомительная версия.
Джулия щелкнула замочком плоской голубой сумочки, ручное зеркальце охладило горячие пальцы. Круглый кусочек стекла метнул солнечного зайца и отразил матовое лицо, точеный носик и длинные пушистые ресницы над теплыми глазами чайного цвета. Под глазами залегли едва заметные серые круги. Пока едва заметные…
Белочка поправила литую массу волос, остро срезанных чуть пониже ушей, и убрала зеркало. Проспект Обретенного Покоя разворачивался вдаль, раскаленный тротуар серел бесконечной лентой. Ни одного такси… Она повесила сумочку на плечо и неторопливо побрела в сторону зеленого флажка остановки стандарт-каров. День кончен. Еще один день – который? Проспект перебежала, смешно взбрыкивая задом, молоденькая черная собачка – жалкий гибрид оскорбленных мезальянсом благородных пород. Белочка едва не рассмеялась – ее разума коснулась яркая ментальная аура щенка. Прикосновение было слишком слабым, чтобы вызвать боль, но достаточным для создание четкой пси-картинки. В мыслях песика фигурировала ласковая смесь цвета, звуков, запахов: катящийся желтый мяч, хруст карамели на клыке, свист сурово-гордого своими семью годами загорелого мальчугана. Собака была счастлива…
Джулия вздрогнула и выставила пси-барьер. Солнце в вечернем безветрии палило нещадно, но Белочка шла вперед, сжавшись, словно от удара ледяного ветра и охватив плечи руками…
* * *
Перспектива воспоминаний уходит назад трубкой калейдоскопа. Цветные кусочки стекла – обломки несостоявшейся мозаики складывают прихотливый узор реализованного случая. Тот, другой щенок остался в прошлом. Коричневый, гладкий, он скулил от боли и обиды. Маленькая Джу положила пальцы с обломанными ногтями на розовый животик, и щенок умиротворенно затих. Зато самой Джу стало плохо – можно терпеть, конечно, но яркие краски мира словно бы потускнели, задернутые частой черной сеточкой.
Когда восемнадцать лет назад флегматичный Реджинальд Симониан впервые заподозрил у четырехлетней дочери паранормальные способности, он сказал только “Ух”. Это “ух” позволило ему десять лет питать изысканные, но тщательно замалчиваемые надежды, за год пережить горькое разочарование, два года вести глухую борьбу с судьбой, после чего махнуть рукой на пропащее потомство.
Белочка, измученная постоянным компромиссом между собственной сущностью и страхом отторжения, основательно подзабыла детство – остались так, обрывки. Красные, сухие и сильные руки матери, некрасивой, молчаливой и во всем согласной с образованным супругом. Чеканный стиль отца – баланс между официальной элегантностью и добавкой точно просчитанной небрежности ученого-либерала. Гулкие, просторные – стекло, сталь, пластик – лаборатории Центра Калассиана, которые заместили в ее жизни зелень пригородных лугов Параду, желтый мяч и черного щенка.
Джулия, тогда еще не Белочка, оказалась в Центре в двенадцать лет – минимальный возраст, дозволяющий обследование. Отец сам отвез ее туда на своем низком, бесшумном, раскрашенном под малахит каре – последний писк моды для граждан средней руки. Джулия, придавленная ожиданием, молча лизала холодный, розовый, шершавый цилиндрик мороженного, больше всего боясь измазать сиропом хрусткую кожу сиденья.
Центр с равнодушным дружелюбием принял ее в необъятную стеклянно-блестящую утробу, ярко полыхнул контроль-индикатор пси-турникета. Женщина в белоснежном тугом колпачке (и ведь ни одного волоска не разглядеть!) под расписку приняла потомство Реджинальда. Родитель по традиции на несколько минут остался с ребенком-сенсом наедине. Он что-то говорил: о даре, долге, блестящих перспективах, но с тех пор время беспощадно опустошило память Белочки. Зато она точно помнила, почему плохо слушала отца: по пластиковому стеклу панорамного окна полз, расправляя зеленые крылышки, твердобокий круглый жучок. Отец ушел не оборачиваясь – прощально мелькнула сутуловатая спина в вельветовом пиджаке и блестящие задники остроносых ботинок.
В Центре Калассиана она провела год…
Скрип тормозов – и воображаемый калейдоскоп сломался, а яркие стеклышки воспоминаний бойко разлетелись во все стороны.
– Привет, Белочка! – лохматый тип высунулся из окна притормозившего кара, —Подвезти?
– Джейк?
Полузнакомый клиент салона “Виртуальных приключений” весело кивнул и распахнул дверцу. Климатическая установка машины обдала Белочку свежестью, легким ветерком и запахом горного озона.
– Куда – юго-восток? Нет проблем. Поехали.
Ментальная аура Джейка приятно успокаивала – по тем же соображениям людям порой нравится искусство примитивистов. Тихо жужжал двигатель. Белочка закрыла глаза, подставляя лицо фальшивому ветерку кондиционера – незаметно вернулся калейдоскоп.
…В Центре Калассиана она провела год – чистый, стерильный, как стеклянные стены. “Черепок”, который выписывал Джу, был краток – тринадцать лет пациентки предполагали возможность понимать если не все, то главное. Реджинальд Симониан, слушая, кусал побелевшие губы. Да, у его дочери сильный врожденный дар. Нет, полноценным псиоником она не будет. Сорокалетний доктор философии попытался оспорить тридцатилетнего доктора пси-медицины – палевобровый, словно выцветший, “черепок”, беззлобно отмахнулся.
– Оставьте, коллега. Она “сострадалист” – и этим все сказано.
– …?
– Ну да, правильно, правильно… Верх ее возможностей – снять болевой синдром, стимулировать резерв организма контактера. Словом, все то, что история и легенды приписывают знахарям и целителям. Поздравляю, у вас прекрасная дочь, Симониан – добрая девчушка. Но боевым псиоником ей не быть никогда – она чувствует, понимаете, чувствует боль контактера как свою, мало того, воспринимает его… психическую и физическую целостность как собственное благо.
Сухая рука отца жестко, до боли сжала пальцы Джу – она безуспешно пыталась выдернуть онемевшую ладонь.
– …нет, коллега, ее специфические способности не могут быть нами использованы. Сами посудите – кому нужен врач-сенс? Техника и препараты лучше справляются с теми же проблемами. Вы бы позволили чужаку ковыряться в своей душе, если бы могли обойтись пилюлькой? – Так не считайте же, прошу вас, дураками других…
“Палевый” убедительно заломил бровь. Симониан уже не слушал нравоучений – лакированные башмаки доктора философии четко печатали шаг на выход – по стандартной тропе неудачников. Пойманная за руку Джулия семенила, пытаясь успеть за отцом. Штурм твердыни пси-карьеры закончился для нее сокрушительным поражением…
Калассиановская клиника научила Джу кое-каким полезным вещам. Например, ставить пси-барьеры, без этого жизнь сострадалиста со временем грозила превратиться в зеркало, безвольно отражающее колебания чужих желаний и затаенных страхов. Родитель глухо переживал крушение надежд – в его глазах дар ребенка фатально обернулся разновидностью уродства. Мать молча уходила на кухню – плакала она там или просто еще раз вытирала и так до блеска протертые чашки? Это не имело особого значения. Через год Центр Калассиана оказался жертвой иллирианской диверсии – голубая дезинтегрированная пена, в которую превратился стеклянный монстр, пышно оседала: на площади – несколько часов, в умах распалившихся журналистов – недели. Еще через два года шестнадцатилетняя Джулия, покинула школу, назло судьбе, медиком-студентом вступила в университет полиса Параду и съехала из родительского дома навсегда. Выбор не в пользу родному Порт-Калинуса во многом определялся нарастающим нежеланием видеть смуглое, презрительное лицо отца.
Ознакомительная версия.
