Ознакомительная версия.
Вина осталось четверть фляжки, одежда не грела, как не пытайся застегнуться, запахнуться, закутаться – слишком тонкая, эластичная она отлично подходила к сражениям, но никак не к походам по колено в снегу. Не привыкшие выказывать хотя бы малейшие признаки слабости и усталости, Грэм с Захарией шли вперед, стиснув зубы. Грэма основательно подогревало злое желание докопаться до истины, какой бы нелепой или абстрактной она не была. Думать о том, кому же принадлежит лицо и голос из видений, – а то, что это был голос именно существа из видения, Грэм и не сомневался, – он пока еще думать не хотел. Захарию ничего не подогревало, он просто шел, потому что надо было идти. Пламя Кары совсем побелело, ее золотое лицо будто выгорело до бледно-серебряного. Время от времени она взмывала к хитросплетению древесных крон, высматривая, безопасен ли путь. Мир голубых снегов был пустынен и тих.
– Замерз, Захария?
– Терпимо, – ответил он, едва шевеля обмороженными губами. – Вот мечи трудновато будет удержать в негнущихся пальцах.
Он пытался пошутить, но у Грэма в этих снегах было плохо с чувством юмора, он думал исключительно о том, что можно предпринять для того, чтобы Захария и Кара минимально пострадали в таком диком климате. Пока на ум ничего не приходило. Казалось, что от мороза трещит черепная коробка, а мозг съежился и затвердел. Ни рук, ни ног Грэм давно уже не ощущал, лицо горело, как обожженное, ресницы и волосы густо посеребрил иней. Он шел вперед, злясь на весь белый свет, даже на собственного отца, передавшего сыну по наследству свой прижизненный кошмар, выгнавший, вырвавший его, Захарию, Кару из домов, из привычного мира и заставивший придти сюда. Сквозь подогревающую тело и душу злость тихонько, робко, как сукровица из ссадины, сочилось предчувствие, что назад они уже не вернутся. Просто не смогут.
* * *
Титрус еле-еле дождался завершения собрания. О чем говорили остальные члены Сената, он не слышал, в голове назойливым волчком крутился лживый монолог Апреля. Он еще долго, гладко и плавно рассказывал о неоспоримой пользе похода Грэма в сумрачную Альхену, звучало так убедительно, что Титрус сам готов был ему поверить. Как всегда Сенат остался доволен и полностью удовлетворен выступлением Апреля, помимо ситуации с Грэмом, он разъяснил еще десяток возникших вопросов из различных областей. Титрус не мог сказать, врал ли Апрель, отвечая, так как не имел представления об истинном положении вещей, ему было достаточно услышанного вначале. По законам Шенегрева, если говорящий на лагуре кем-то уличен во лжи, об этом необходимо немедленно было известить Наблюдателей. В лучшем случае – позорное изгнание из Сената, в худшем – смерть.
Как только члены Сената стали подниматься, Титрус сорвался с места и бросился на выход, не разбирая дороги, ему немедленно требовался свежий воздух, желательно с ветерком. Он промчался мимо Апреля, даже не взглянув на него, так торопился оказаться под густым светом Бетельгейзе. Не желая привлекать внимания своим взволнованным видом, он отошел подальше в густую тень низкорослых цветущих деревьев, выстроенных в идеально ровный ряд. Глубоко вдохнув нежный, сладковатый аромат крупных белых цветов с тонкими, почти прозрачными лепестками, он попробовал привести мысли в маломальский порядок.
– Титрус! – за спиной послышались шаги Апреля, но он не обернулся, продолжая дышать ароматом цветов так жадно, будто вдыхал противоядие.
– Титрус, – подошел к нему Апрель, – в чем дело? Ты почему бежал мимо меня? Что случилось?
– Ты лгал… – едва слышно прошептал он.
Апрель взялся своими тонкими сильными пальцами за плечо Титруса и повел его к ближайшей клумбе – уродливо яркой и бесполезной, как вся эта планета.
– Ты так побледнел, – с деланным участием произнес Апрель, заглядывая в лицо Титрусу, – надеюсь, не собираешься внезапно умереть из-за такой ерунды?
– Как… – задохнулся Титрус, – как ерунды?!
– Громче кричи, еще не все слышали.
Мелкие камешки хрустели под ногами Апреля, руку с плеча Титруса он не убирал. Вел его тихонько по дорожке вокруг клумбы, дружески приобняв, а тот покорно шел, не находя в себе сил сопротивляться.
– Я должен сообщить Наблюдателям… – пробормотал Титрус.
– Конечно, разумеется, беги и сообщи, выполни свой долг. Расскажи, что на самом деле молодой правитель, на которого возлагается последняя надежда на благополучие Шенегрева, практически сошел с ума от навязчивых сновидений, погубивших его отца. И что он не на разведку местности отправился в сумеречную Альхену, а пошел искать какую-то душу колоколов – что уже само по себе признак расстроенной психики. Иди и убей последнюю надежду, что Шенегрев когда-нибудь выползет из своей пропасти. «Самый большой и прекрасный город на Альхене» – ах, ах, какая прелесть. Мы на грани полного разорения, скоро камни будем грызть, единственное, что может нас спасти – молодой, красивый, здоровый правитель, что по нынешним временам большая редкость. Или урод, или больной, или старик – таковы замечательные правители на нашей прекрасной планете, вырожденцы сплошные. Его брак и слияние владений – вот наш последний шанс. Среди невест на Грэма будет большой спрос, бежать будут, наступая друг другу на платья, лишь бы первыми успеть. А мы выберем самый подходящий вариант, чтобы все были довольны. Пойми, я спасаю наш город и всех нас, иначе разразится катастрофа и ничего уже нельзя будет поделать.
– Зачем же мы тогда отправили Грэма в такой опасный поход, если он единственный шанс нашего города? – криво усмехнулся Титрус.
– Да не опасен этот поход, что ты вбил себе в голову? Ничего на той половине нет страшного, там даже не живет никто. Я хочу, чтобы он нашел там какую-нибудь необычную ерунду, возомнил ее душой колоколов и внушил себе исцеление, чтобы ум его освободился от всякой глупости. Эта прогулка ему необходима, понимаешь?
Титрус молчал, глядя себе под ноги.
– Идем в Дом, поужинаем, как следует, сегодня новые повара демонстрируют свои способности. Если тебе хоть что-то не придется по вкусу, тут же всех разгоню, вот прямо тут же.
* * *
Грэм так неожиданно и резко остановился, что Захария невольно налетел на него. Затем юноша медленно, как во сне, упал на колени и – лицом в снег.
– Так, – Захария нагнулся, взял его подмышки и перевернул, – такая остановка в наши планы не входила.
Он отер снег с его лица, и огляделся, раздумывая, что же делать. Затем поволок его в низину меж двух снеговых холмов, где могло быть чуточку теплее. Уложив его на спину, Захария принялся непослушными пальцами расстегивать крепления своей куртки, намереваясь ее снять.
Ознакомительная версия.
