Тем не менее, Амальфи едва ли ожидал увидеть возвращение планеты Он, под полностью контролируемым управлением спиндиззи, спустя едва ли полторы сотни лет, все еще слегка голубовато-зеленую от лоскутков земледелия в разрывах облаков, светившимися ослепительно белым светом в лучах соседней звезды-Цефеиды. То, что летящее тело было планетой Он, установили еще на Новой Земле, как только Хэзлтону удалось идентифицировать предварительный ультрафонный маяк скитальца, как и предсказывал Амальфи. И спустя едва ли пять минут, после того, как Кэррел выключил спиндиззи своего космолета на расстоянии прямой связи с новой планетой, Амальфи сам уже разговаривал с Мирамоном, тем же самым лидером Ониан, с которым Бродяги имели дело сто пятьдесят лет назад — к обоюдному удивлению друг друга, что они оба еще живы.
— Не то, что я сам должен быть удивлен, — сказал Мирамон, сидевший за своим огромным столом совета из черного, отполированного, с маслянистым отблеском, дерева. — Кроме всего прочего, и я сам еще жив, превзойдя по крайней мере, на век всех патриархов в нашей записанной истории. Что, в свою очередь, является лишь малой частицей того срока жизни, который вы нам предоставили, чтобы понять вас, когда мы еще в первый раз с вами встретились. Но старые образы мышления умирают с трудом. Мы смогли изолировать и очистить лишь несколько разновидностей антинекротика, производимого нашими джунглями, действуя по тем намекам, что вы нам дали. Но это случилось еще до того, как джунгли погибли и растения, снабжавшие нас этими лекарствами не смогли выжить в новых условиях, и поэтому у нас не оставалось иного выбора, кроме как поиска пути к возможности синтеза этих составов. Мы были вынуждены работать очень быстро, и по счастью, наши поиски увенчались успехом в третьем поколении, но тем временем, существовавшие запасы смогли лишь предоставить возможность выжить лишь нескольким из нас, и таким образом, пересечь границу того, что мы по-прежнему считаем нашими нормальными продолжительностями жизни. Таким образом, для большинства нашего населения, вы, Мэр Амальфи — теперь лишь легенда. Бессмертный человек безграничного ума откуда-то со звезд. И даже я не смог избавиться от того, чтобы не думать о вас примерно таким же образом.
Несмотря на то, что у него по-прежнему в волосах восседало огромное черное ребристое перо варвара-вождя, Мирамон, сидевший пред глазами Амальфи сегодня, имел исключительно малое отношение к тому гибкому, стройному, подозрительному практичному полудикарю, который однажды уселся в присутствии Амальфи прямо на пол, потому что кресла являлись не слишком удобными прерогативами богов. Его кожа по-прежнему была эластичной и загорелой, а глаза — светлы и быстры, и, несмотря на то, что его густая грива волос совершенна поседела, он вошел в тот период своей жизни, который нельзя считать ни старостью, ни молодостью. Период, характерный для человека, который переходит на антинектротик где-то сразу после примерного «естественного» среднего период жизни. Его советники — включая Ретму из Фабр-Суит, который во время пребывание на Он Амальфи был бандитским городом, полностью уничтоженным во время последней войны, перед непосредственным отлетом планеты Он, но теперь, воссозданный из церемониального розового мрамора, стал вторым по величине городом планеты — в значительной мере выглядел точно также. Среди его советников имелись один — два человека, которым, очевидно, не имели доступа к лекарствам от смерти, прежде, чем они не достигли своих «естественных» семидесяти лет, таким образом привнеся в совет возможно несколько поддельное представление проницательности, подтверждаемой множеством морщин, очевидной физической дряхлостью и сексуальной нейтральностью, которые слегка отвращали и откровенно вызывали зависть одновременно — соматотип, который человечество, как целое, давно уже утратило. Как патент на физиологическую печать с трудом добытого знания, но который здесь, среди этих недавних бессмертных, по прежнему вызывал странное чувство превосходства, даже над Амальфи.
— Если вам удалось синтезировать даже один из антинекротиков, вы доказали, что являетесь лучшими химиками, чем кто-либо в истории человечества, — произнес Амальфи. — Они до сих пор являются наиболее сложными молекулами, когда либо обнаруженными в природе. И конечно же, мы не слышали прежде ни о ком, кто бы смог синтезировать хотя бы один тип.
— Один тип — это все что мы и смогли синтезировать, — признал Мирамон. — И у синтетического варианта оказались незначительные, но нежелательные побочные эффекты, от которых мы не смогли избавиться. Несколько других оказались естественными сапогенинами, которые мы смогли выращивать в нашем искусственном климате и модифицировать в антинекротик с помощью двух-трех последовательных ферментативных процессов. Наконец, мы обнаружили еще четверо других, широкого спектра действия, которые мы вырабатываем только с помощью ферментативных процессов, используя микроорганизмы, выращиваемые в питательных растворах внутри цистерн, которых мы насыщаем относительно простыми и дешевыми исходными материалами.
— У нас имеется одно такое средство. В действительности, это первое из обнаруженных средств такого рода — аскомицин, — сказа Амальфи. — Мне кажется, я все же буду придерживаться своего первоначального суждения. Как химики, ваши люди, совершенно очевидно, могли бы всем нам остальным дать фору.
— Что ж, тогда весьма удачно для нас, и возможно, для любого разумного существа где-либо еще в нашей вселенной, что мы вернулись к вам не в поисках химиков, — произнес Ретма, несколько угрюмо.
— Что приводит меня к главному вопросу, — тут же произнес Амальфи. — А почему вы повернули назад? Я не могу представить себе, что вы искали лично меня. Вы просто не могли знать, что я нахожусь где-то среди тысяч парсек этой зоны. В последний раз мы расстались на другой половине родной галактики. Совершенно очевидно, что вы совершили полет по огромной дуге, как только удостоверились, что имеете полный контроль над вашими установками спиндиззи, задолго до того, как вы преодолели бы половину пути до галактики Андромеды. И что я хочу знать, почему вы повернули назад?
— Что, тут вы и правы — и ошибаетесь одновременно, — произнес Мирамон с едва заметной ноткой того, что походило на гордость. Но заявить об этом со всей уверенностью было трудно — лицо его сохраняло абсолютно строгое выражение.
— Мы установили довольно полный контроль над антигравитационными машинами только спустя тридцать лет после того, как вы и я расстались, Мэр Амальфи. Когда же до нас дошло все то значение найденного, мы весьма приободрились. Теперь у нас имелась настоящая планета, в самом радикальном значении этого слова, настоящий скиталец, которого можно было направить туда, куда мы бы пожелали. Мы могли остановиться сперва в одной солнечной системе, затем переместиться в другую и еще и еще, оставляя их позади, если того мы бы пожелали. К тому времени, мы уже стали почти полностью самостоятельны, и совершенно очевидно, уже не испытывали нужды в том, чтобы стать путешествующими рабочими, какими были прежде вы, ваш город и ваши враги. И, так как мы находились на пути ко второй крупнейшей галактике, и похоже, не существовало никакого ограничения в скорости, которую мы могли бы набрать с такой огромной массой нашей планеты, мы решили лететь вперед и исследовать все, что нам ни попадется по пути.
